Глава 72

       Прошла зима, а мы с Кафеей -апой все еще продолжали жить в нашем аварийном доме. Без ремонта он стал разваливаться на глазах. На кухне появилась огромная трещина над подоконником и стала достаточно быстро углубляться. В конце концов, я не выдержала, выклянчила у строителей в институте немного цемента, размешала его с песком, и забила смесью щель на кухне. Кажется, я неправильно сделала. Потому что эта щель начала увеличиваться еще быстрее, но уже с наружной стороны. А там ее забить не представлялось возможным. Столько цемента мне наши строители не дадут. Им самим домой наворовать надо, а тут еще со мной делиться приходится. Вся надежда была на весну, что потеплеет и холод нам станет не страшен, а батареи не лопнут из-за разницы температур.

    Постоянные жилищные проблемы и цейтнот на роботе немного приглушили мою тоску. В городе началась эпидемия чумы собак, и я работала по 16 часов в сутки. Уходила рано утром, возвращалась поздно вечером. А иногда у порога наших развалин появлялись страждущие владельцы больного щенка, которым всеми правдами и неправдами удавалось добыть мой домашний адрес. И тогда я ложись спать далеко за полночь, провозившись с больным животным. Утром я поднималась на автопилоте и каким –то чудом добиралась до работы. А там включалась в привычную карусель приема больных животных и даже иногда не успевала поесть до самого позднего вечера. Я сильно похудела, глаза провалились, черты лица заострились, и выглядела я настолько мало привлекательно, что появись Марат у нас дома, я бы спряталась от него. Я так болезненно жутко смотрелась, что даже наши ларечники оставили меня в покое. Видимо, решили, что я просто не доживу до защиты.

   Я уже могла произносить про себя Марат, и сердце не сжималось в болезненной тоске, как раньше. Его имя отдавалось во мне глухой болью, почти терпимой. Новая встреча лучшее средство от одиночества - поется в известной песне. Не прав автор. Лучшее средство – это постоянный недосып и сверх усталость. Моих сил доставало только на работу и дорогу на нее. Хороший сон был пределом мечтаний. Конечно, жизнь, которую я вела, сложно назвать жизнью. Она больше походила на существование, но если перефразировать опять же знаменитое высказывание, можно сказать: я работаю, следовательно, я существую.

   За такую работу на износ благодарные владельцы собак завалили меня коробками конфет, съесть которые нам с Кафеей апой было не под силам. Даже если на помощь пришли бы мои родные. Но до них добраться не было никакой возможности, поэтому с конфетами надо было как то управляться нам с Кафеей-апой. В эпоху повсеместного дефицита моя добрая старушка наладила продовольственный обмен с соседями, бартер, по новому. Кафея-апа выменивала дефицитные шоколадные конфеты на домашние яйца, мясо кур, картошку, другие овощи, выращенные на своих участках трудолюбивыми соседями. В домах по соседству жильцам полагались сараи, в которых чаще всего содержали кур и кроликов. Как –то раз Кафея-апа обменяла несколько коробок конфет на тушу кролика. Она была очень довольна обменом, в отличие от меня. Обидеть добрую старушку было нельзя, а есть крольчатину после той истории с кроликами для Османа и Яси, я не могла. Но пришлось. В общем, жизнь продолжалась. Даже со стороны добрейшей женщины приходится терпеть насилие, как и с моими домашними. Все как всегда.

    Где - то ближе к концу апреля я почувствовала реальное приближение весны, а не только календарное. Теплый воздух, набухшие почки деревьев,  непередаваемый весенний запах земли, описать который сложно. Александру Сергеевичу под силу, или Вильяму Джоновичу, Ивановичу по нашему, Шекспир который. Но не мне. Почти как Андрей Болконский оживал с зеленеющим дубом, так и я понемногу начала оживать вместе с набирающей силу весной. Как будто пробудилась после долгого сна, в котором мы находились вместе с природой.

   Я снова с удовольствием подолгу гуляла с Чарой, а не отбывала повинность по ее выгулу. С улыбкой приветствовала знакомых собачников, обсуждала с ними последние новости, цены на рынке и очередную передачу «Взгляд». Я начала чувствовать вкус еды, а не банально набивать желудок, притупляя голод. Я даже начала читать книги, правда, пока еще научно-популярную литературу и книги по специальности. Но уже что-то. Я читала текст, и мысли не убегали куда-то вдаль, в тоску и пустоту. Я читала и понимала, что читаю, анализировала текст и даже могла его вспомнить, а не так как раньше, когда я смотрела в книгу и не видела букв или не понимала их смысл. А уж что –то запомнить из прочитанного, это было вообще невероятно. Но больше всего на свете мне нравился этот дурманящий запах весны, он давал мне силы, изгонял тоску, наполнял покоем и умиротворением.

   Кафея-апа видела перемены во мне и очень радовалась им. Ее радость была бескорыстной, но не до конца. Добрая старушка не теряла надежды, что я буду жить с Рафаэлем, когда он вернется из армии. Когда она получала очередное письмо от внука, то не читала его без меня. Кафея апа водружала на нос очки, открывала конверт и читала письмо вслух. Иногда читала я, когда она просила меня об этом. Письмо начиналось словами: здравствуй, дорогая бабушка. Что было очень удивительно. Не производил Рафаэль впечатление человека, который употребляет слово дорогая. И вот надо же: дорогая бабушка. Обо мне он писал в конце каждого письма: передавай привет Наде. Точно так же и я просила Кафею-апу передать привет ее внуку. Несколько раз добрая старушка пыталась слукавить, чтобы письмо Рафаэлю написала я. Но коварные планы были вовремя пресечены мной. Никакие предлоги не подействовали. Ни плохое зрение, ни потерянные очки, неважное самочувствие и боли в руках. Ничего не подействовало. Я отказывалась писать Рафаэлю. Он мне не пишет, с какой радости я ему буду писать. Привет, так привет. Мне привет, ему привет, более, чем достаточно. Мне жаль было разочаровывать Кафею апу, но пора ей бы было понять, что мы не будем вместе никогда и не можем быть вместе. Нельзя же только потому, что одинок один человек и одинок другой, и они разного пола, совмещать их вместе. Даже животные не всегда соглашаются быть вместе, когда их сводят люди. А мы с Рафаэлем все-таки не животные. У каждого своя жизнь, свои стремления, свои желания и какой-либо общий знаменатель между нами отсутствует.

   Рафаэль в своих письмах не писал, где он служит. Мы могли только догадываться. По его письмам создавалось впечатление, что служит он на Канарах или Гавайях. Всегда все хорошо, тепло, сытно, много фруктов, солнца и радостей. А мы в газетах читали совсем другое. Слово «дедовщина» знали даже те, кто имел более, чем приблизительное представление об армии. Выпытывать, есть ли дедовщина у Рафаэля было бесполезно. Получалось, что это слово он впервые узнал из письма своей бабушки и очень удивился, что подобное имеет место на белом свете. Рафаэль держался стойко, как белорусский партизан на пытках в гестапо. Все наши попытки узнать что –либо о его службе в армии и даже месте, где он служит, были бесполезны. В конце концов, мы смирились. Раз получаем письма, значит, Рафаэль жив и здоров. Все относительно неплохо, а какова на самом деле его жизнь в армии, узнаем, когда вернется. Ждать оставалось чуть больше года.

   Но неожиданно оказалось, что ждать нам осталось гораздо меньше. Вообще, в конце весны в нашей жизни пошли изменения, как на соревнованиях на Олимпиаде, что ни день, то новость. Сначала мы узнали, что получаем две однокомнатные квартиры. Одна, поменьше, на Горках, это для Кафеи апы. И вторая, целых сорок четыре квадратных метра, на Чистопольской, полагалась якобы нам с Рафаэлем. Но конечно, это была квартира для Рафаэля. Я чистосердечно радовалась, как за бабушку, так  и за внука. А Кафея-апа вздыхала и грустно смотрела на меня. Она все еще не теряла надежды на нашу с Рафаэлем совместную жизнь. Но глядя, как я решительно настроена на развод, чтобы покончить с этим фиктивным браком, Кафея апа начинала понимать, что ее надеждам не суждено сбыться.

   За этими радостными ожиданиями получения ордера, осмотра квартир и переезда, нас и застало известие о том, что Рафаэль находится в госпитале и скоро приедет в отпуск домой. Оказывается, он служил на Кавказе, в Нагорном Карабахе. Там шли самые настоящие бои и в одном из них его ранили. Известил нас обо всем этом командир взвода, в котором служил Рафаэль. Они вместе были в бою, в котором Рафаэль был ранен. А следом пришло письмо от Рафаэля. В нем он нас извещал, что скоро его отпустят в отпуск, поскольку у них такое подразделение, где солдатам обязательно полагается отпуск домой. Обманщик, жулик и прохвост, врет и не извиняется. Но мы так были рады, что он жив, здоров и поправляется, что не стали ему писать, что мы в курсе, с какого курорта он будет проездом.

    Рафаэль приехал в отпуск в конце мая. Мне уже к тому времени исполнилось 27 лет, и я чувствовала себя глубокой старухой по сравнению с ним. День рождения в этом году я не праздновала. Не хотела, не было настроения, хотя можно сказать, что этой весной я родилась заново. Столько сил ушло на новое рождение, что отпраздновать его сил уже не осталось.

   Рафаэль приехал неожиданно, мы сначала ждали его раньше, потом решили, что он приедет в начале июня. В день его приезда я до вечера задержалась на работе, приехала уставшая и мечтала поскорее выгулять Чару, а потом упасть на кровать и уснуть. Подхожу к дому, а у нас на крыльце курит незнакомый парень с седой челкой. Я удивилась, что это он делает у нас на крыльце. Подошла поближе и только тут увидела, что это Рафаэль.

- Это ты, - удивленно спросила я.

- Привет, - кивнул Рафаэль.

- Привет, - ответила я.

   Мы оба молчали, я чувствовала себя неловко, не знала, что сказать дальше и как вообще разговаривать мне с этим, практически незнакомым парнем, с седой челкой.

- Ты давно приехал, - наконец догадалась я спросить.

- Утром, - коротко ответил Рафаэль.

  Разговор можно считать законченным, больше я не знала, о чем его спросить, а Рафаэль не проявлял желания продолжать общение со мной. Раньше я бы пожала плечами и прошла к себе. Но сейчас мне как –то неудобно было так вести себя с повзрослевшим Рафаэлем. Я замялась, не зная, что еще сказать ему. Потом спросила:

- Кафея-апа дома?

- А где еще ей быть, - удивился Рафаэль.

- Ну, мало ли, - пожала я плечами, - может, к соседке пошла.

- Ты даешь, - просто сказал Рафаэль, - я в отпуск приехал, а абика будет по соседям ходить.

- Ну, да, - согласилась я, - как –то я, не подумав, сказала.

   Мы опять замолчали.

- Ты домой –то будешь заходить, - как буднично, очень спокойно, спросил Рафаэль.

-Да, конечно, - спохватилась я.

  Этот спокойный парень, разговаривающий с невозмутимостью вождя индейского племени, и раньше был мне мало знаком, а сейчас вообще стал почти неузнаваем. Даже внешне, не говоря уже о том, как он вел себя со мной.

  Рафаэль посторонился, и я прошла домой. На кухне хлопотала сияющая Кафея-апа. Она посмотрела на меня с таким выражением лица, как будто спрашивала меня: ну, как мой внучек, хорош; это ведь не тот пацан, которого ты шугала до армии; это мужчина, молодой интересный мужчина. А может, мне только показалось, что она меня спрашивает меня взглядом и ищет в моем лице признаки восхищения ее внуком. Или хотя бы изумления переменами, происшедшими в Рафаэле. Может, Кафея-апа прочла на моем лице некоторое смущение и неловкость от моего такого бестолково суетливого поведения с Рафаэлем.

   Я прошла к себе в комнату и не почувствовала привычного облегчения от удачного прошедшего рабочего дня. Не было и радости от предстоящего свободного вечера, моего честно заработанного отдыха. Какое непонятное мне беспокойство, тревога, как будто должно произойти что –то неожиданное и неприятное. Я подумала, что сегодня на ужин в честь приезда Рафаэля вполне может прийти эта его накрашенная пигалица, которая висела у него на плече все дни перед проводами в армию. Вот уж чего мне совершенно не хотелось, так это сидеть в тесной компании пубертатов вместе с их «фронтовыми» подругами и ловить на себе насмешливые любопытствующие взгляды.

   Весь вечер я ощущала себя не «в своей тарелке», ожидая нашествия приятелей Рафаэля. На удивление в коридоре было тихо. Наконец, я решилась, вышла из своей комнаты и прошла на кухню, чтобы помогать Кафе-апе. Она замахала руками, ничего не надо, ничего не надо, иди отдыхай, после работы, ты устала, а я целый день ничего не делала. Добрая старушка всегда мне так говорит, хотя за целый день Кафея-апа не присядет. То уборка, то готовка, то походы по пустым магазинам, в надежде перехватить что-нибудь съестное, что иногда «выбрасывают» в продажу.

   Я все таки осталась на кухне, несмотря на все возражения Кафеи-апы. Чара крутилась на кухне, что в обычные дни ей категорически не позволяли делать. Кафея-апа разрешала все, за единственным исключением, пребывание собаки на кухне было недопустимо. В честь приезда любимого внука все запреты были сняты. Тем более, что Чара так радовалась возвращению Рафаэля, что умилила всех, особенно, Кафею-апу. Собака без устали носилась между кухней, крыльцом и комнатой Рафаэля, проверяя, не исчезнет ли он снова надолго. Вечером, когда мы все уселись за праздничный стол, Чаре даже было разрешено остаться с нами, что вообще превосходило все мыслимые границы. Чтобы собака крутилась во время еды рядом со столом, это только я ей позволяла, когда мы жили с ней вдвоем в Бирюлях. Больше такой вольницы не было нигде. Везде кухня для Чары была табу. А тут такое послабление «режима». Как говорится, гулять, так гулять.

   Мои страхи не оправдались. Приезд Рафаэля мы отметили тихим семейным ужином, причем, даже почти без спиртного. Кроме водки пить было нечего. Мы с Кафеей-апой не жаловали этот напиток, а Рафаэль при бабушке никогда не пил. И не известно, пил ли он вообще. До армии точно не пил. Но армия многое меняет в человеке. Кто не курил, начинает курить, кто не прикасался к спиртному, начинает его употреблять, иногда в приличных количествах. Хотя правильнее их будет назвать неприличными.  

    Я немного пришла в себя к ужину, когда поняла, что не будет пигалицы с компанией. Рафаэль рассказывал за столом о службе, обращаясь преимущественно к бабушке. Когда я что-то переспрашивала его и смотрела ему в глаза, Рафаэль отводил взгляд. За весь ужин мы ни разу не встретились взглядами. Он был вежлив со мной, не больше. В общем, это был неплохой признак. Значит, он тоже хочет развода и проблем с ним не будет. Кафея апа должна понять и перестать надеяться на нашу с Рафаэлем совместную жизнь. Она же не может не видеть, что ее внук не хочет иметь со мной никаких дел.

    После ужина Рафаэль посидел с нами немного, а потом предложил погулять с собакой. Я, конечно, согласилась. Чара, когда поняла, что она, как и раньше, пойдет на прогулку с Рафаэлем, от радости подпрыгнула в воздух всеми четырьмя лапами. Они гуляли долго, вернулись, когда за окном была настоящая ночь. Пока я мыла лапы собаке, Рафаэль разговаривал на кухне с бабушкой. К тому времени, как я все закончила, он вышел из кухни, пожелал мне спокойной ночи и отправился на выход. Это значило, что ночевать дома он не будет. Неприятно царапнуло сердце. Так в открытую пойти с ночевкой к кому-то, совершенно не скрываясь ни меня, ни бабушки. Рафаэль не мог не знать, о чем мечтает его бабушка. Ладно, он не считается со мной. Это понятно. Я никогда не воспринимала наш брак всерьез, всегда знала, что это сделано ради квартиры. Теперь, когда квартира, наконец, получена, не имело смысла дальнейшее существование нашего фиктивного брака. Но в первый же день отпуска не ночевать дома, это было слишком. Неужели нельзя один день потерпеть или хотя бы дождаться, когда я уйду к себе, и ничего не буду знать.

   Ночью, размышляя о том, что случилось за вечер, я долго не могла уснуть. Было очень неприятно, что Рафаэль, не скрываясь, отправляется к кому-то там ночевать. Хотя почему к кому-то. Наверное, к той размалеванной пигалице. Занозой в сердце сидела обида на Рафаэля, на то, что он даже не считает нужным скрывать, насколько я не интересую его.

   Утром Рафаэля на кухне не было. Заглянуть в его комнату я считала унизительным для себя. Хотя, конечно, могла сделать это спокойно, и предлог был более, чем подходящий. Чара ночью не спала со мной и я могла спокойно посмотреть, где моя собака. Хотя чего же смотреть. Понятно, что она в комнате Рафаэля, раз не со мной.

  На работу я приехала раздраженная и еле сдерживалась, когда объясняла, что надо делать владельцам больной собаки, как продолжать лечение. Обычно я философски отношусь к некоторой бестолковости паникующих собачников. Но сегодня утром их непонятливость меня раздражала. Я бы даже сказала, тупость. Люди не знают, не понимают элементарных вещей. Причем, не только о животных, но и о самих себе. Всеобщий биологический кретинизм населения. Как я устала разъяснять людям элементарные вещи о самих себе. Животных заводят, детей рожают, а не знают о себе самих самых простых вещей.

    Что не надо пытаться накормить щенка, когда его рвет. Ну, как же говорят, его едой вырвало, он голодный. Ага, самого как вырвет, конечно, не иначе идет обедать, с первым, вторым, третьим. Маленький щенок не может дожидаться, когда его выведут на улицу, он будет оправляться дома. У него обмен вещество такой, он растет. И это не повод идти к врачу и настаивать на том, чтобы щенка от этого лечили. И нельзя все инъекции собакам делать в шкирку. Как нельзя давать таблетки при неукротимой рвоте и то, что владельцы не умеют делать уколы, не является аргументом в пользу отмены инъекций. Все было как всегда, но почему-то именно сегодня меня это особенно раздражало. Настолько, что наши лаборантки сочли за благо оставить меня в лаборантской одну. И сидели в перерывах у аспирантов.    

     Работать я закончила вовремя и домой вернулась раньше, чем обычно. Рафаэля дома не было. Кафея-апа хлопотала на кухне и сразу усадила меня есть. Раз я ем сейчас, значит, общего семейного ужина сегодня не будет. Интересно, Рафаэль приходил домой после ночевки или будет проживать весь отпуск у своей девицы. Не может же он не навещать свою бабушку, она его так любит, не сравнить с пигалицей. Какое там сравнить, даже не подумать о таком сравнении, не то, что сравнивать. Этих пигалиц у него море будет, а бабушка одна единственная. Хотя, что там бабушка в его-то возрасте, да еще после армии. Как говорится, ночная кукушка дневную всегда перекукует. Да, уж, мужчины все обманщики, лжецы, как говорила кормилица Джульетты. Никакой благодарности за все, что Кафея-апа сделала для своего внука. Поманила девчонка, и все на свете позабыл и любимую бабушку, в том числе.

  Когда я встала из-за стола, то спохватилась, что нигде не видно Чары. Оказывается, Рафаэль ушел с ней гулять еще днем. Он пошел с ней пешком на Горки, смотреть квартиру, в которой будет жить Кафея-апа. С учетом расстояния, ожидать его назад можно было не раньше позднего вечера. Вот уж моя Чара нагуляется вволю. Мое непонятное раздражение как-то незаметно исчезло. Значит, не так уж важна пигалица для Рафаэля, если он весь день проводит с моей собакой и первым делом идет смотреть будущую квартиру бабушки. Интересно, когда он соберется осмотреть свою квартиру. 

 

© Елена Дубровина, 2008