Глава 67

Игорь приближался ко мне, а я не могла тронуться с места. Да, и нельзя было уйти от клетки. Позади меня, на барьере сидел Осман, прижавшись к сетке всем телом. Дотянуться до него заточкой не составляло труда. Не только дотянуться, но и серьезно ранить. Может, даже смертельно.

Я в одно мгновение оказалась как будто в другой реальности. Еще чуть больше минуты назад я шла по зоопарку и думала, что нет ничего хуже, чем моя тоска по Марату и угроза жизни Осману. Оказывается, может быть хуже. Я стояла совершенно беззащитная перед каким-то безумцем, похожим на нашего переводчика Игоря, и он спокойно мог проткнуть заточкой как меня, там и барса. В той, другой, недавней реальности, Игорь был сдержанный и молчаливый, почти друг, с которым можно было не только поговорить, но помолчать, не испытывая неудобство. Сейчас передо мной стоял совершенно жуткий тип, с застывшим лицом, окаменелым в страшной гримасе. Неестественно вывернутые губы тоже оставались почти неподвижными и голос доносился откуда –то из глубины, как будто говорил чревовещатель.

- Ты идиотка, ненормальная, ты надоела всем, - неслось из приоткрытых неподвижных губ, - с этой своей идиотской улыбочкой. Всегда всем довольная. Только идиоты могут быть всегда счастливы, - неожиданно выкрикнут он.

Я вздрогнула и подалась назад, почти вжалась в сетку сзади меня.

- Ты идиотка, - продолжил более спокойно Игорь, - по настоящему идиотка именно ты, а не те люди, которые лечатся. Несчастные люди, над которыми издеваются настоящие идиоты. Такие, как ты. Это вас надо лечить, - свистящим шепотом, понизив голос, сказал Игорь, - запереть и лечить. И лучше, чтобы вообще вас не было. Таких, как ты. Мразь, - прошипел он и повторил, - мразь. Сдохни, мразь.

Он сделал шаг ко мне:

- Лучше уйди, недоношенная. Лучше уйди, не стой тут. Вечно счастливая идиотка, со своей дебильной улыбкой.

Я не могла пошевельнуться, не только сдвинуться с места. Ощущение, что ничего этого нет, не может быть это реальностью, не отпускало меня. Как будто я сплю и вижу кошмар. Сейчас проснусь, открою глаза и кошмарный сон прекратиться. Начнется обычная нормальная жизнь, в которой будет сдержанный, немного сумрачный Игорь. Я ему расскажу о своем сне, он немного удивится, и расстроится, как я могла его так нехорошо увидеть во сне. Можно было попробовать закрыть глаза, потом открыть их и кошмар прекратится. Бесполезное желание, ужас так заморозил меня изнутри, что я застыла и не могла даже моргнуть, не только закрыть глаза.

- Ты не поняла меня, мразь, - усмехнулся Игорь и еще ближе придвинулся ко мне.

Вот тут меня охватил настоящий ужас. Жуткая гримаса его ухмылки годилась для фильмов ужасов. В реальной жизни увидеть это выражение невозможно без ущерба для психики. Если я останусь жива, я буду вспоминать эту ухмылку вечно. Если останусь жива. Если останусь. Шансов на это у меня было немного. Движением фокусника Игорь достал заточку откуда –то изнутри и поднес к моему лицу.

- Отвали лучше, недоделанная, - злобным шепотом прошептал он мне в самое ухо.

Его шепот отдался эхом в голове, и я вздрогнула. Единственное, на что я оказалась еще способна, это еще больше вжаться в сетку каким-то немыслимым образом.

- Так ты уйдешь, мразь, - еще раз спросил Игорь.

Даже если бы я была способна двигаться, я не ушла бы и не оставили Османа наедине с безумным переводчиком. Но я все равно не могла пошевелиться, тело как сковало холодом. Казалось, сделай я движение и рассыплюсь на осколки.

- Ты пожалеешь, мразь, - снова усмехнулся Игорь своей жуткой гримасой, после чего я вообще потеряла способность не только двигаться, но и что-либо чувствовать, кроме звенящей пустоты в голове и холода внутри меня.

Игорь сделал быстрое движение, и мою грудь как будто ожгло. Каким-то чудом я смогла наклонить голову и увидела торчащую из моей груди заточку. Игорь смотрел на меня округлившимися глазами. Наверное, он сам не ожидал, как легко окажется ранить человека.

- Идиотка, допрыгалась, - злобно прошептал он, - еще получить хочешь.

Он потянулся к рукоятке заточки. Я поняла, что это конец. Муре хватило одного удара, чтобы умереть. Сколько ударов сделает этот ненормальный, не известно. Я совершенно не могла ему противостоять. Я и раньше не могла даже пошевелиться, а после удара мне стало трудно дышать, силы почти оставили меня. Я закрыла глаза и приготовилась к худшему. Что может быть хуже смерти, только ее ожидание. Неожиданно я услышала какой-то шум и открыла глаза. К моему удивлению Игоря передо мной не было. Он лежал на земле. Шум, который я слышала, был шум падающего его тела. Предо мной стоял Рафаэль.

- Тебе очень больно, - спросил он меня.

Рафаэль смотрел на рукоятку заточку, с исказившемся от сострадания лицом. Я не смогла ему ответить. Открыла рот и так и осталась с открытым ртом. Язык, губы не слушались меня. Я вообще не владела своим телом. Может, дух уже вылетел на него, и я наблюдаю за всем со стороны, просто еще не сознаю этого.

В это время Игорь пошевелился и сделал попытку поднять голову. Рафаэль, не оборачиваясь, резко ударил ногой назад, по голове свихнувшегося переводчика. Голова Игоря безвольно упала на асфальт.

- Ты не знаешь, эту штуку надо достать или оставить, - снова спросил меня Рафаэль.

Я не знала, он это понял по моим глазам, говорить я так и не смогла. С каждой минутой мне становилось труднее дышать. Еще вдох худо-бедно у меня получалось сделать, но выдыхать было труднее. Внизу груди, куда вошла заточка боль становилась нестерпимой, как будто огнем горело. Может, он накалил заточку на огне, прежде чем ранить меня. Хотя он нес ее на теле, как бы он мог терпеть горячее железо на себе. Господи, я могу еще думать, значит, я жива, наверное. Больной скорее жив, чем мертв, вспомнила я старый анекдот. Или это выражение такое шутливое из лексикона медиков. Не знаю. Как я могу еще о чем –то думать, когда мне все труднее дышать и так горит грудь.

- Может, достать ее все-таки, - предложил Рафаэль.

Я закрыла глаза в знак согласия. Он схватился за рукоятку и одним резким движением выдернул заточку из груди. Лучше бы я умерла до этого. Внезапно кончился воздух, и я поняла, что все равно сейчас умру от удушья. Ноги подкосились, и я съехала по решетке вниз, к лежащему неподвижно на земле Игорю.

- Надюша, девочка моя, только не умирай, - откуда-то издалека я услышала голос Рафаэля.

Внезапно мое тело оторвалось от земли, и я поняла, что Рафаэль несет меня на руках. Дальнейшее было, как в тумане. Боль в груди усиливалась при дыхании. Я хотела, но не могла задержать дыхание и дышала таким судорожными движениями, боль от которых совершенно нестерпима. Если бы я потеряла сознание, наверное, было бы легче переносить все это. Но моя голова упорно отказывалась затушить остатки разума у себя, и я оставалась в сознании, несколько затуманенном от боли и слабости, но в сознании. Как я завидовала героиням из фильмов, которые грохались в обморок и дальнейшие события по их спасению оставались за пределом их восприятия действительности. Они хотя бы не чувствовали боль при каждом движении и панику, когда не хватало воздуха и не было сил нормально вздохнуть и выдохнуть.

Рафаэль выбежал из зоопарка и выскочил на дорогу, продолжая держать меня на руках. Первая машина нас аккуратно объехала. Тогда он поставил меня на землю, удерживая одной рукой. Затем наклонился, поднял с земли камень. Когда подъехала следующая машина, он взял камень наизготовку, недвусмысленная давая понять, что владелец сейчас лишиться лобового стекла. Машина остановилась. Я услышала трехэтажный мат и даже не смогла отличить, кому принадлежать эти перлы народной речи, Рафаэлю или шоферу.

Не помню, как оказалась внутри машины. Мы ехали к пятой городской больнице, ближайшей к зоопарку больнице. Когда мы туда приехали, я своим затуманенным сознанием поняла, что моя транспортировка в больницу была менее сложной задачей, чем обратить внимание эскулапов на мою травму. Помню только крепкий мат Рафаэля в приемном покое и обещание спалить больницу вместе с персоналом. А если кого на работе не будет, то перебить их поодиночке. Мне терять нечего, услышала я, если этой девушки не будет в живых, то мне ничего не страшно и ничего не надо, кроме как увидеть вас такими же мертвыми, как она.

Передо мной появился доктор с помятой физиономией, в не менее мятом бледно-зеленом хирургическом облачении. Ограниченный пневмоторакс, сказал он. В руках у него оказалась толстенная игла, которую он воткнул мне между ребрами. Я охнула и на этом наконец-то отключилась.

Когда я пришла в себя, выяснилось, что я нахожусь в травматологии 15-й городской больницы. Я находилась в полу сидячем положении на кровати. Каждое движение отдавалось болью с левой стороны, куда вошла заточка. Я потрогала рукой грудь и обнаружила, что у меня находятся там какие –то трубки, которые шли внутрь, в грудную полость.

Мой переезд в 15-ю больницу и непосредственно мое спасение остались «за кадром» моего сознания. За что можно благодарить судьбы, врачей и Рафаэля. Рафаэля в первую очередь. Если бы не он, вряд ли бы я осталась в живых. Игорь нанес бы мне еще несколько ударов заточкой, и этого было достаточно, чтобы умереть, так же как умерли несчастные кошки до меня. А потом он мог спокойно убить Османа, и был бы полностью счастлив. И никто ни о чем не узнал бы. В зоопарке про меня сказали бы, допрыгалась. Милиция через пару лет закрыла бы дело, а Игорь продолжала бы сидеть с непроницаемым лицом в научно-производственном отделе, и выбирал бы новую жертву, которую он по каким-либо причинам возненавидит.

Благодаря Рафаэлю планы Игоря были порушены, и даже он сам пострадал. Чего, конечно, псих ненормальный, не ожидал. Я узнала позднее, когда меня навестила Фира, что Игорь исчез. Причем, в зоопарке сначала обнаружили, что исчезла я, а потом уже хватились Игоря. Меня стали разыскивать в конце рабочего дня. Я срочно понадобилась в юннатский отдел, туда принесли вороненка со сломанным крылом. Меня не нашли и решили, что я ушла кормить Масю. На следующий день у меня был выходной и в зоопарке оставались в неведении относительно моей судьбы. Зато хватились Игоря, потому что он не вышел на работу, а директору срочно нужно было звонить в какой-то зоопарк в Латинской Америке. Все у нас очень удивились, за время своей работы Игорь ни разу не опоздал. Никогда так не было, что бы он был нужен, а его не оказалось на месте. Когда он не появился до обеда, решили ехать к нему домой и узнать, что случилось. Вот тут-то удивленные сотрудники узнали, что Игорь не приходил ночевать и у него есть жена и двое детей. Кроме семейного положения скрытного переводчика, сослуживцы узнали от испуганной жены, что она вместе с детьми регулярно подвергается избиению таким с виду тихим и сдержанным мужем.

Когда наши сотрудники вернулись в зоопарк, их ждало еще одно новое потрясение. В контору пришла Кафея-апа и рассказала обо мне, что я лежу в больнице, и ранил меня ножовкой тот самый Игорь, о котором в зоопарке только что узнали много неожиданного. Как накормили в этот день животных и убрались в клетках, непонятно. По словам Фиры весь день все только и занимались тем, что обсуждали внезапно открывшиеся факты из жизни Игоря и происшествие со мной.

Кроме сослуживцев и родственников, меня регулярно навещал в больнице следователь. Милиция, наконец-то, заинтересовалась убийством кошек. Хотя следователя больше интересовало мое ранение и наша стычка с Игорем, но попутно он внимательно выслушивал меня и об обстоятельствах убийства кошек. Мне не удавалось поговорить со следователем так обстоятельно и долго, как он хотел. Я быстро уставала, и мне еще очень трудно и больно было дышать. Дренирование плевральной полости с постоянным вакуумом мне делали почти пять дней, до тех пор, пока расправилось спавшееся легкое. Я уже собралась выписываться, как у меня начался плеврит. Из травматологии меня перевели в терапевтическое отделение. После перевода я решила, что уже можно начинать готовиться к тому, что меня всю жизнь будет мучить одышка и боли в груди, они были запредельные. Нельзя было не только глубоко вдохнуть или выдохнуть, но и резко пошевелиться, чтобы каждое движение не отдалось болью в груди и спине.

Но больше всех меня мучило не мое ранение и проблемы с дыханием. Меня иссушало сознание того, что я считала почти другом человека, который меня люто ненавидел. Как я могла не почувствовать эту ненависть. Человек должен чувствовать, как люди относятся к нему. Даже если он любит все человечество, не факт, что оно заплатит ему взаимностью. Надо же помнить об этом. Как я могла настолько обманываться в отношении ко мне другого человека. Я видела его изо дня в день, общалась с ним, улыбалась, рассказывала о том, что волнует меня, слушала его советы. И нигде, нигде не промелькнула искорка тревоги, что что-то не так.

Мы судим об отношении к нам, по словам и поступкам. Но насколько они искренние, как узнать или почувствовать. Где та волшебная сила интуиции, которая позволяет понять, насколько человек честен в отношении тебя. Если ты честен в отношении с людьми, то это совершенно не значит, что они так же поступают с тобой. А если мне лгут, то значит и я должна лгать. Как же мне быть, как же жить дальше, если я ничего не знаю и не понимаю. Как же мне жить и продолжать верить.

© Елена Дубровина, 2008