Глава 66

Есть люди, которым надо привыкать к одиночеству. Это я. Со мной рядом никогда не будет любимого человека. Со мной рядом никогда не будет Марата, а никто другой мне не нужен.

Я не стала оставаться на ночь у Марата, попросила отвезти меня домой. Невозможно было быть рядом с ним и сознавать, что идут последние минуты и часы, когда мы вместе. Это было невыносимо. Как будто перед казнью, утекают последние драгоценные минуты жизни и ждать, когда все закончится, выше моих сил. Долгое расставание усиливает боль разлуки. Ни к чему эти утренние часы, последняя ночь, последний рассвет. Я не хотела ничего последнего. Раз уже все решено, то оставаться дальше вместе, зная, что скоро расстанемся навсегда, только мучиться.

Марат так не считал и просил побыть с ним до утра. Я почти взмолилась: прости, не могу, мне плохо и если останусь, будет еще хуже. Меня ожидала не жизнь, существование и чем скорее я к нему привыкну, тем лучше для меня. Марат будет жить с любимым сыном, его жизнь будет согрета любовью маленького родного человечка. А меня ожидала только пустота. Постепенно готовится к ней, все равно, что купировать хвост по одному позвонку, а не сразу весь. Сидеть и ждать пустоту невозможно, лучше сразу шагнуть в нее и начать существовать. Отсрочка, даже самая маленькая не принесет ничего, кроме боли. Всего этого я не говорила Марату, просто просила, отвези меня домой.

Наконец, он смирился и повез меня в мое аварийное жилище. Я приехала поздней ночью. Кафея –апа и Рафаэль уже спали. Я тихо прошмыгнула к себе и опустилась на не расправленную постель. Я села, поджав ноги, и обхватила их руками, прижалась головой к коленям и стала смотреть в окно. Моя любимая поза. Сколько долгих ночей провела я в детстве в такой позе, когда мучилась бессонницей. Впереди мне предстоит бесчисленное множество таких ночей. Я смотрела в окно на звездное небо, на тающую луну и думала о том, что в один день можно испытать опасность для жизни, одиночество, страх и в этот же день почувствовать себя счастливейшим человеком на свете, а потом самым несчастным. И все за один, долгий бесконечный день. Теперь каждый день моей жизни будет тянуться бесконечно, в полной пустоте. Я не умерла, как в прошлый раз, когда Марат оставил меня. Я осталась, но не жить, а существовать.

В отличие от прошлого раза, я не потеряла способность размышлять. Тогда у меня голова была пустая, в ней не задерживалось ничего, даже только что происшедшие события. Сейчас пусто было на душе, а голова почти раскалывалась от множества мыслей, которые беспорядочно роились в ней. Я думала о Марине, жене Марата. Сколько женщин рожают детей, чтобы привязать к себе мужчину, если не навсегда, то хотя бы надолго. Марина сделала все наоборот. Родила, чтобы порвать с мужем. Как бы в качестве донора спермы использовала, если называть вещи своими именами. И она добилась совершенно противоположного результата. Ее муж никуда не делся от нее. Ирония судьбы. Ставим одни цели, а достигаем совершенно других, иногда полностью противоположные задуманным.

А какую интересно цель ставила я. Никаких целей я пред собой, в общем –то, не ставила. Просто жила, потому что родилась на этот белый свет. Я занималась любимым делом, у меня была любимая работа. Еще я училась в любимом вузе. У меня есть любимая мама и любимая сестра. Еще любимый племянник. Я всех любила и любила жизнь, не задумывалась ни о чем. Просто жила, как дышала и так же любила все вокруг себя. А теперь я не считаю это жизнью. Потому что моя жизнь началась, когда в ней появился Марат. Он ушел, и моя жизнь закончилось. Осталось обычное существование, какое было до этого. Правда, тогда я не знала, что я просто существую, я думала, что это и есть жизнь. А потом я узнала, что есть на свете настоящая жизнь и какое-то время жила ею. И все закончилось. Я вернулась «на круги своя». Говорят, все мы туда возвращаемся. Чтобы много не задавались о себе. Хотя я не задавалась, а просто любила. Хотя, почему любила. Я и сейчас люблю Марата. Просто знаю, что я никогда не буду вместе с ним.

Забрезжил рассвет, а я так и осталась сидеть на кровати, в неизменной позе, думая обо всем и обо всех. Мася была с Кафеей-апой, можно было, не отвлекаясь, предаваться размышлениям. Надвигалось утро, надо было идти на работу, а мне даже не хотелось пошевелиться. Не то, что встать и куда-то пойти. Если бы было можно, я бы просидела, не двигаясь, весь день. А может, и дольше. Мне ничего не хотелось, кроме как сидеть и смотреть в одну точку и ни о чем не думать.

Теперь «волшебное» слово надо будет главным в моей жизни. Я буду все делать, потому что надо, а не потому, что я этого хочу. Меньше всего на свете я хочу сейчас куда-то идти, кого-то видеть и разговаривать с ними. Но ничего не попишешь. Надо вставать и идти на работу.

Сделав над собой усилие, я еле смогла разогнуть затекшие ноги и встать с кровати. Совсем старухой стала, подумалось мне, уже и ноги не слушаются. Потом выяснилось, что меня и руки не слушаются. Все валилось из рук. Я уронила бутылочку с питанием Маси, а потом чуть и ее саму не выронила. Кафея-апа тихо пробормотав себе под нос ругательство, забрала у меня обезьянку и стала кормить ее из бутылочки.

Я покорно села за стол и хотела позавтракать, но не смогла. Горло как будто сжалось, и как я ни силилась проглотить кусок бутерброда, у меня ничего не получалось. Кафея-апа, округлив глаза, наблюдала, как я давлюсь едой. В конце концов, я оставила попытку позавтракать. Есть мне совершенно не хотелось. Я села за стол машинально, потому что привыкла завтракать утром. Впереди мне предстоит целая жизнь в силу привычки. Я ее уже начала и привычным маршрутом отправилась на работу.

Этот день прошел без особых проблем и каких-либо интересных событий. Следующий день был похож на него. Один день сменялся другим, не принося ничего, кроме усталости и отупения. Потянулись унылые серые будни и еще более безрадостные выходные. Это была моя жизнь, если ее, конечно, можно так назвать.

Мне ничего не хотелось, и ничего не было надо. Я бы совсем погрузилась в это состояния унылого безразличия, если бы не опасность, угрожавшая Осману. Я чувствовала, что убийца затаился, он среди нас, выжидает момент нанести основной удар, убить барса. Тревога за Османа не давала полностью забыться, уйти с головой в тоску по Марату. У меня не было ни одного человека на подозрении, после того, как наши сторожа оказались полностью реабилитированы. Убийство кошек так и осталось не расследованным.

В зоопарке уже привыкли к переменам в моем поведении, и уже никто не удивлялся моей задумчивой молчаливости. Мася перешла на попечение Кафеи-апы и я ходила по зоопарку без извечного малахая через плечо и сумкой с бутылочками и не так бросалась в глаза, как раньше. Я проходила с обходом по нескольку раз за день, подолгу задерживаясь у клетки с Османом, и наблюдала, кто проходит мимо. Кроме посетителей и пробегавших мимо сотрудников, никого встретить не удалось.

Все больше времени я проводила у клетки с барсами. Ощущение опасности не покидало меня, тревога за Османа держала в постоянном напряжении, отнимала душевные силы настолько, что временами заглушала мою тоску. Все чаще компанию в моем дежурстве у клетки с барсами мне составлял Игорь. Мы вообще очень подружились за последнее время. Его начальница и моя подруга сменила в отношении меня гнев на милость, но прежней сердечности между нами уже не было. Сидели за общим столом, пили кофе, разговаривали о повседневных делах. Когда мы оставались совершенно одни, возникало чувство неловкости. Обычные темы уже были обсуждены, а больше говорить было не о чем. Тогда я поднималась и уходила к Игорю в библиотеку. С ним не обязательно было говорить, можно было и просто помолчать, не испытывая при этом никакого дискомфорта.

Постоянное тревожное ожидание измучило меня настолько, что я почти перестала спать. Ночью я лежала, прислушиваясь к темноте, и думала, как там Осман. Что вообще творится ночью в зоопарке. Ревет лев, воют волки, встревожено носятся по вольерам лани, олени, антилопы и прочие глазастые обитатели лесов и джунглей. И посреди этой не естественной ночной жизни наших животных царственно восседает на дереве мой любимый Осман, и так же вслушивается в темноту вместе со мной. Может, он тоже чувствует опасность, нависшую над ним. Известно, что звери могу предвидеть различные природные катаклизмы. А могут ли они предвидеть катаклизмы своей судьбы. Если бы только он хотя бы немного опасался за свою жизнь и был осторожен. Не доверял бы никому, кроме меня.

Но я же и виновата в том, что он сейчас стал таким доверчивым и никого не боится. Привычная звериная настороженность и готовность отразить нападение у него, кажется, полностью атрофировались. И это все я, добилась своими вылазками в его клетку и ласками. Он, вероятно, решил, что все люди его любят и кроме ласки, от них нечего ждать. Мой простодушный и доверчивый Осман. Все свои беды мы создаем своими собственными руками. Но угроза жизни Османа создана моими руками, из-за меня барс потерял осторожность. Может, не совсем потерял, что-то и осталось, но он стал доверять людям и не знает главного, что знают все двуногие. Все люди совершенно разные и нельзя доверять всем подряд. Вообще никому нельзя доверять абсолютно, как Осман доверился мне. Теперь я полностью в ответе за его жизнь и случись что с ним, я не прощу себе этого до конца жизни.

Я постоянно думала об угрозе жизни Османа, металась, как пойманный зверь в клетке и не видела никакого выхода. Самое тяжелое, что мне совершенно не с кем было поделиться своими тревогами. На работе я дошла до того, что уже перестала доверять, кому бы то ни было. Даже Игорю, хотя проводила с ним очень много времени. Больше частью мы молчали, каждый занимался своими делами, в основном, чтением периодики. Но иногда, начав с какого-то вопроса или просьбы, беседа незаметно выходила за рамки соседского общения и тогда мы говорили обо всем на свете. Не знаю, почему я не поделилась с Игорем своими мыслями об угрозе жизни барсу. Игорь, конечно, не самый болтливый человек на свете, даже можно сказать, молчаливый. Но мало ли, вдруг случайно с кем-то обмолвится, и эти слова дойдут до убийцы. Тогда он станет еще осторожнее и сможет подобраться к барсу совершенно незаметно для меня.

Заканчивалась весна, шел месяц май, первая и самая любимая его половина. Цветут деревья, в лесу поют соловьи и все в природе живет ожиданием лета. Мой самый любимый месяц в году, но на этот раз я его почти не замечала, измученная тоской от разлуки с Маратом и тревогой за Османа. Приближался мой день рождения, 12 мая. Надо было сделать стол на работе. Меня не поймут, если я сошлюсь на плохое настроение и не отмечу с сослуживцами такое радостное событие, как мое появление на свет 26 лет назад.

Я зашла в научно-производственный отдел к Фире, чтобы обговорить детали вечеринки. Гулять мы планировали после рабочего дня, в нашей столовой, там же, где проходило новогоднее застолье. Спиртное я решила принести в последнюю очередь, как и не портящие закуски. Схожу в два захода домой и принесу. Если я заранее сложу припасы у Фиры в отделе, есть опасность не досчитаться части из них. Конечно, девчонки – экскурсоводы или Фира с Игорем не позарятся на мои запасы. Но вот наши зоотехники и заведующими секциями могут не устоять перед соблазном. Половина из них молодые холостые мужчины, в свободное время постоянно крутятся около девчонок из научно-производственного отдела. Сами согрешат и девчонок совратят. Есть печальный опыт празднования восьмого марта в прошлом году, когда мы не досчитались половины бутылок со спиртным, приготовленным заранее к празднику.

Мы составляли с Фирой список необходимых покупок и согласовывали, кто мне будет помогать готовить. Она должна будет отпустить девчонок пораньше. Я записывала себе на листок, что надо купить и что можно сразу занести в отдел. Шариковая ручка писала все хуже и хуже и наконец прекратила писать совсем, хотя стрежень еще был полный. Фира перепробовала несколько ручек на столе, все они писали так же, как и моя.

- Тьфу, - с досадой сказала Фира, - когда надо, все ручки перестают писать. Слушай, сходи, посмотри ручку у Игоря, - предложила она мне, - он такой аккуратист, у него всегда все исправно, все ручки пишут и вообще всегда все в идеальном порядке.

- А удобно будет, - засомневалась я, - все –таки придется искать там у него. Вдруг обидится. Это его личное пространство, а я как бы без проса вторгнусь в него.

- Тебе –то что, - усмехнулась Фира, - тебе –то он ничего не скажет. Вы же с ним друзья.

Слово друзья было сказано таким тоном, что мне стало не по себе. Неужели моя подруга до сих пор ревнует ко мне своего подчиненного. Жаль, я не могу рассказать ей о Марате, чтобы у нее исчезли малейшие сомнения в том, что я последний человек на этом свете, кто заинтересуется Игорем, как возможным кавалером. Мы просто друзья, насколько могут быть друзьями мужчина и женщина. Я ничего не сказала Фире, если бы стала оправдываться, сделала намного бы хуже и наши отношения с подругой снова бы дали трещину, а может и совсем прекратились бы. Я вздохнула и молча отправилась в библиотеку к Игорю. Он куда-то вышел, и мне было неудобно копаться в его вещах, искать ручку. Нигде на поверхности ее не было видно. Скрипя сердце, я открыла ящик стола. В нем лежали какие-то бумаги, коробка с фломастерами и тоже не было ручки. Я стала ощупывать поверхность бумаг, надеясь так найти ручку, и неожиданно обо что-то укололась. Я отодвинула бумаги и увидела тонкий, металлический брусок, заточенный по всей поверхности. На конце его была небольшая удобная рукоятка, с углублениями для пальцев.

Я замерла, разглядывая это приспособление. Мура была ранена в грудь тонким острым предметом. Мне описали именно такой предмет, после того, как сделали вскрытие первой погибшей кошки. Заточка, кажется, это так называется. Я заворожено смотрела в открытый ящик стола. В затылке звенело от напряжения. Я совершенно не представляла, что мне надо делать, куда мне пойти с этой заточкой. Ее не могли подбросить, и она не могла принадлежать девчонкам – экскурсоводам или Фире. Это заточка могла принадлежать только Игорю и никому больше. Сейчас он вернется и увидит меня, рассматривающую содержимое ящика его стола. Заточка лежала, накрытая коробкой с фломастерами. Только сейчас я увидела, что ручка лежит на столе, а не в ящике. Игорь открыто хранил заточку у себя в ящике, не сомневаясь в том, что его точно никто никогда не заподозрит. А может, он ее прятал, а сейчас положил, чтобы поранить ею очередную жертву. Последнее время он постоянно ходил со мной, стоял на стреме, пока я находилась с Османом в клетке. Осман привык к нему. Привык к тому, что подходит Игорь, следом появляюсь я. И Осман привычно сидит на барьере у сетки, ожидая, когда я войду к нему.

У меня не было ни карманов, ни сумки, чтобы унести заточку с собой. Что-то надо придумать. Послышался голос Фиры: ну, ты, что там, иголку что ли ищешь. Я быстро закрыла ящик, оставив лежать заточку на своем месте. Как я ее вытащу на глазах у всех. Как я докажу, что заточка принадлежит Игорю. Он же откреститься от всего, скажет, подбросили или что я сама ее положила. Он уже как-то, еще раньше, якобы в шутку, высказывал предположение, что я свихнулась, разыскивая убийцу кошек.

Я вышла из библиотеки.

- Ну, где ручка, - удивленно спросила Фира.

Про ручку я совершенно забыла.

- Подожди немного, - попросила я подругу, - я сейчас к себе схожу. У меня есть ручка.

- Да зачем ты будешь так далеко бегать, - не согласилась Фира, - поднимись к Ларисе, попроси у нее.

- У Ларисы на меня аллергия, - ответила я, быстро направляясь к входной двери, - подожди, я сейчас.

Подходило время обеда. Тревожное чувство, не покидающее меня эти последние дни, усилилось. Осман, Осман в опасности – стучало в висках, отдаваясь холодным страхом во всем теле. Я бегом домчалась до клеток барсов и, не увидев никого рядом, перевела дух. Осман лежал в очень красивой позе в глубине клетки, как будто приготовился позировать для фото. Увидев меня, он встал и направился к барьеру у сетки.

- Лежи там, где лежишь, - прикрикнула я на него.

Но зверь меня не послушал, вспрыгнул на барьер и стал тереться головой о сетку рядом со мной.

- Осман, на место, - пыталась командовать я ему, - Уходи, иди на место. Иди же, кому я говорю.

Осман перестал тереться головой и уставился на меня своими прекрасными изумрудными глазами.

- Пожалуйста, иди на место, - отчаянно прошептала я ему.

Осман отвел взгляд, демонстрируя свое дружелюбие, и снова стал тереться о решетку.

- Ты упрямый, как все мужики на свете, - с укором сказала я зверю,- пожалуйста, отойди от решетки.

- А ты чего с ним снаружи любезничаешь, а не в клетке.

Услышала я знакомый голос Игоря. От ужаса меня частично парализовало, даже дыхание замерло. Надо постараться взять себя в руки и отвести Османа от барьера.

- Я тебя дожидаюсь, чтобы постоял на шухере, - как можно спокойней сказал я.

Но голос дрожал, я сама удивилась, насколько фальшиво звучат мои слова.

Я не могла заставить себя обернуться, потому что совершенно невозможно скрыть, как я напугана.

- Ну, так давай, вперед, я постою, посторожу, чтобы никто не увидел, - с издевкой сказал Игорь.

Я решилась обернуться. Он стоял с жуткой ухмылкой на лице, губы искривились каким-то зигзагом, как невозможно их изогнуть.

- Ну, что, засунула свой поганый нос, куда не следует, - он еще более жутко вывернул губы. Лицо было совершенно неподвижно, и только губы шевелились, неправдоподобно извиваясь и выплевывая слова.

Я замерла у клетки, заворожено, как кролик на удава, глядя на изменившееся лицо Игоря, и понимала, что опасность угрожает не только Осману, но и мне.

© Елена Дубровина, 2008