Глава 56

Ближе к вечеру мне удалось покормить малышку детской смесью. До этого она отказывалась сосать. Держала соску во рту, и молоко по каплям стекало по губам, на подбородок. Я засовывала соску глубже и малышка начинала давиться. Мне очень хотелось ее назвать как-нибудь, я даже имя придумала, Мася. Ее мама зовут Муся, а дочка будет Мася. Но я очень боялась озвучить свое желание. Если мне не удастся ее спасти, пусть лучше она будет безымянной новорожденной, чем малышкой Масей.

Конечно, не могло быть и речи, чтобы оставить детеныша на ночь в изоляторе. Я опять уложила ее в малахай, взяла бутылочки с детской смесью и принесла к себе домой. Тщедушное маленькое тельце, со сморщенной мордочкой и большими измученными глазами, вызвало у Кафеи-апы прилив такой энергии по срочному спасению малышки, что мне пришлось унести обезьянку к себе в комнату.

Мне удалось скормить ей не больше 10 мл смеси, и даже этого было много, поскольку не известно, усвоится питание у малышки или нет. Вполне возможно, что ее могло и вырвать съеденной пищей. Я решила немного подождать, а потом снова стала ей выпаивать глюкозу. Таким образом, капая малышке по капелькам в рот глюкозу и молочную смесь для новорожденных, я провела весь вечер и ночь. Периодически я меняла в бутылках горячую воду и обкладывала ими малышку. Ночью я измерила температуру, она была уже 35.9, почти 36.

Неужели мне удастся вытащить малышку. Как бы мне этого хотелось. Я еще вчера должна была осмотреть ее и начать искусственно кормить. Вместо этого я читала журналы и духовно общалась с Игорем. Я вспомнила, что вчера не сделала осмотр. Наверное, вначале все было нормально. Муся носила новорожденную на руках и все думали все в порядке. А сегодня стало совсем плохо. Вот тогда я и спохватилась. Господи, что же это происходит со мной. Как я могла допустить подобное. Ведь не каждый день у нас в зоопарке обезьянки рожают, и я просмотрела, что у мамы нет молока.

Мне хотелось спасти малышку не ради того, чтобы у меня не было неприятностей. Мне хотелось спасти ее ради ее самой, чтобы она жила и радовалась жизни, а не погибла из-за моей лени и безалаберности. Неужели это все происходит со мной, и я допустила, чтобы погибла новорожденная здоровая обезьянка.

Эта бесконечная ночь, в которую я молилась неизвестно кому и чему в перерывах между кормлениями, и просила прощения за все, что сделала в жизни плохого. Это ночь мне показалась длиннее той недели, которую я провела, считая, что никогда не увижу Марата. Потому что тогда у меня умерли все чувства, кроме основных, необходимых для поддержания жизни. Этой же ночью я мучилась укорами совести, страхом за малышку, стыдом, раскаяньем и отчаяньем, что я так поздно все поняла. От меня зависят жизни подопечных животных, мне их доверили, а я не оправдала доверия. Если бы люди умирали от стыда, то была бы уже покойником.

Под утро малышка смогла уснуть. Я не верила своим глазам. Склонилась над маленьким тельцем и слушала, есть ли дыхание. Может, она умерла, и я принимаю желаемое за действительное. Но нет, еле слышное дыхание ритмично вздымало маленькую грудь обезьянки. Значит, она уснула. Значит, можно надеяться, что она выкарабкается и не умрет от дистрофии. Если доживет до вечера, назову ее Масей.

Я боялась и верила, надеялась и сомневалась, но малышка все-таки дожила до вечера и получила свое имя. Это было настоящее чудо, что она выжила. Все-таки природа стремиться защитить новорожденных. Будь благословенна ее помощь, которая помогла мне вытянуть детеныша. Хотя у него сейчас появилась имя – Мася.

Я была так счастлива, что не представляю, что можно быть еще счастливей. Разве, что с Маратом. Но лучше не вспоминать о нем. Надо собраться и заниматься исключительной малышкой. Я очень виновата перед ней, в отличие от Марата.

Всю неделю я передвигалась по зоопарку и дома, таская с собой малахай с обезьянкой. На плече была сумка, в которой всегда имелась бутылочка с детским питанием и несколько сосок. Как –то я выронила соску и долго ее искала. После этого у меня всегда была батарея сосок с собой, чтобы не тратить время на поиски.

В зоопарке к моему «материнству» отнеслись с пониманием. Генрих, глядя на мое лицо с провалившимися от недосыпания глазами, предложил оставаться дома и ухаживать за Масей там. Раньше бы я обрадовалась возможности поспать подольше и никуда не торопиться. Но сейчас я не могла долго оставаться одна. Потому что, как заканчивала кормить и возиться с Масей, начинала думать о Марате и тосковать.

В первые дни, когда ожила малышка, у меня не было времени даже просто вспомнить его имя. Мася не давала соскучиться. Через день, после того, как она начала получать питание, у нее начался сильный понос, ядовито желто-зеленого цвета. Меня осенило, что кишечник так и не заселен флорой, и я решила заселить его искусственно. Купила в аптеке бифидумбактерин, растворила пакетик в воде и стала по каплям капать малышке в рот после еды. Ей препарат не понравился. У Маси появились силы настолько, что она плотно сжимала губы и не давала капать мне раствор. Я стала подмешивать порошок в молочную смесь. Сама ее попробовала. Вроде бы, не сильно ощущается кисловатый привкус. Но малышка сосала смесь не так охотно, как без препарата. К концу недели понос прекратился, и разногласия по поводу приема лекарства у нас с Масей исчезли.

Она заметно подросла за неделю, и даже начала издавать какие-то смешные звуки, которые я называла стрекотанием. Вообще, я была рада, что в моей жизни появилась Мася. Без нее я точно уже бы сходила с ума от тоски по Марату и совершенно деградировала бы, как специалист. Я потихоньку начинала жить не только одной своей любовью, а принялась вникать в жизнь зоопарка и свою работу.

За эти дни я ни разу не заходила к Осману. Пробегая мимо его клетки, я на ходу говорила ему что-нибудь ласковое и мчалась по своим делам или сидела в ветпункте с Масей. И вот когда за жизнь обезьянки можно уже было не бояться, я вдруг поняла, как же я соскучилась по Осману. Моя жизнь, как и жизнь любой кормящей матери, установилась и пошла по накатанной. День состоял из кормлений малышки и смены белья в малахае, в котором она находилась практически все время. А также ее сна, во время которого и я старалась немного поспать. На восьмой или девятый день этого монотонного существования я затосковала по Осману.

Чтобы зайти к нему в клетку, надо было сначала решить проблему любой кормящей одинокой матери, с кем оставить ребенка. Лучше чем Игорь, на эту роль никто не подходил. Моя подруга Фира стала немного мягче в общении со мной, но до прежней сердечности было далеко. У меня еще теплилась надежда попросить ее пойти со мной к клеткам с барсами и попытаться вернуть наши доверительные отношения. Но стоило мне зайти в научно- производственный отдел и увидеть вежливо отстраненное выражение ее лица, как я оставила мысль помириться с подругой. Зато мой безотказный приятель Игорь согласился пойти со мной с радостью.

Мы шли с ним, не торопясь, по зоопарку, и я с радостью почувствовала, что мир, который меня окружает, полностью мой. Я люблю этих зверей в клетках и готова сделать все, чтобы им было хорошо, как только может быть хорошо в зоопарке. Мне нравится, что они сытые и ухоженные, и что за ними ухаживают неравнодушные люди. Не просто неравнодушные, а любящие животных. Мне нравятся люди, которые любят животных. Я с ними одной крови. И это здорово. Рядом со мной хороший парень, который тоже любит животных и очень даже неплохо относится ко мне. И я всегда знаю, что могу на него положиться. Мир был полон чудес, а жизнь прекрасна. Радость переполняла меня, била ключом и заливала все вокруг. Никогда в жизнь я не была так счастлива, и мне очень захотелось, чтобы все, кого я люблю, были также счастливы, как и я. А мой любимый Осман, почти забытый в горячке сумасшедшей любви к Марату, больше всех нуждался в ласке и внимании.

Когда мы с Игорем подошли к клеткам с барсами, я отдала ему малахай с обезьянкой и сумку с бутылочками. Не хватало еще, чтобы Осман приревновал меня к Масе, или вообще решил, что я ему принесла живой корм вместо голубей. Осман самое умное и красивое на свете существо, но он хищник и с этим надо считаться.

Когда я прошла в клетку Осману, он сидел на дереве и смотрел в сторону, как будто не замечал моего присутствия. Он тоже обиделся на меня. За эти дни, когда я умирала от разлуки с Маратом, а потом умирала от счастья с ним, я со многими потеряла прежние отношения.

- Осман, - тихо позвала я.

Барс не пошевелился, не повернул голову. Только на мгновение уши повернулись в мою сторону и опять встали на место, как будто мне все показалось.

- Осман, любовь моя, - прошептала я.

Мой любимый зверь продолжал сидеть на дереве, не поворачиваясь в мою сторону и застыв в такой красивой позе, что ничего совершеннее придумать невозможно. У меня заныло сердце. Как же страдал мой любимец все это время без меня. Каким брошенным себя чувствовал. С Чарой хотя бы занимался Рафаэль, а Осман оставался совершенно один, получая жалкие крохи внимание лишь во время кормления.

- Осман, - я подошла к нему поближе и продолжила, - Осман, любовь моя, прости меня. Прости, моя радость, что давно не заходила к тебе. Я люблю тебя по-прежнему. Осман, если бы не любила, не пришла бы. Осман, Осмашик, любовь моя. Прости, - продолжала я уговаривать барса, понемногу

приближаясь к нему.

Когда я встала рядом с ним, то не удержалась и провела рукой по шее, ощущая под рукой густую, слегка шелковистую шерсть барса. Не знаю, что почувствовал Осман, но он повернулся мордой ко мне и вдруг издал звук, очень похожий на всхлип. И тут я не удержалась и прижалась на мгновение к нему, хотя Осман этого и не любил. Он снова издал что-то похожее на всхлип и прижал свою голову ко мне. И мы застыли так на какое-то время, а потом я начала гладить его по голове, шее, за ушами, иногда на мгновение прижимаясь к нему.

- Любовь моя, - шептала я, - как ты мог подумать, что я забыла тебя. Осман, любимый мой, ты самый любимый на свете. Самый, самый. Я не забыла тебя. У меня появилась семья, любимый. И я должна о них заботиться. Наверное, из меня плохая хозяйка, любовь моя. Я ничего не успеваю. И о семье заботиться, и с тобой быть. Ты должен понимать. Ведь ты умница. У тебя ведь тоже может появиться любимая, такая же, как и ты. Вот и у меня появился. Ты же понимаешь, моя умница, что мы не можем быть вместе. Я только могу навещать тебя и ласкать. Но мы же не можем быть вместе. И я никогда не забуду тебя. Я всегда буду любить тебя. Осман, радость моя, кто бы ни был в моей жизни, я всегда буду любить тебя.

Я шептала эти слова, лаская Османа и прижимаясь к нему. И он ни разу ни рыкнул, как это бывало раньше, когда я переходила рамки дозволенного. Вся любовь мира была сейчас с нами, и вся невозможность мира была между нами. Нет ничего безнадежнее любви между двумя таким разными существами. Марат с полным основанием мог бы сейчас считать, что я изменила ему. Потому что я исходила от нежности и одновременно от тоски, что я не могу выразить нежность и любовь, переполнявшую меня. И, кажется, Осман испытывал что-то подобное. Представить не могла, что могу к кому –то прикоснуться нежнее, чем к Марату. Смогла.

- Ты уже полчаса у него сидишь, - неожиданно раздался голос Игоря.

Я вздрогнула и отпряла от Османа.

- Скоро кормить барсов будут, - напомнил Игорь, - ты уже полчаса в клетке. Могут появиться проблемы. Наверное, уже и Масю пора кормить.

- Да, да, - согласилась я и обратилась к Осману, - любовь моя, надо идти. Ты же знаешь, что прекраснее тебя нет никого в мире и быть не может. Осмашик, ты веришь мне, что ты самое красивое и удивительное создание на свете.

На этих словах Осман повернулся и посмотрел мне прямо в лицо своими прекрасными изумрудными глазами. Как будто понял все, что я ему говорю. И, кажется, не как будто, а на самом деле понял. Я последний раз провела рукой по мягкой шерсти Османа, последний раз прошептала: я люблю тебя, и быстро направилась к выходу.

Едва я успела выйти из клетки и подойти к Игорю, чтобы забрать у него Масю, и начать ее кормить, как рядом появился Генрих.

- Вы в курсе, Надежда Юрьевна, - без предисловия начал заведующий отделом, - что сейчас привезут каракала.

- Каракала, - повторила я вслед за Генрихом, совершенно растерявшись.

Как я ни стараюсь, не получается у меня быть в курсе всех дел, происходящих в зоопарке. Генрих хорош, не мог раньше сказать. Выложил новость непосредственно перед самим событием. И Димки сегодня нет, на выходном. Значит, я должна каракала, как минимум осмотреть. А я даже понятия не имею, как он выглядит. То ли пустынная кошка, то ли степная, даже этого не знаю. Надо было срочно мчаться вместе с Игорем в библиотеку, чтобы получить хоть какой-то минимум информации.

Генрих предупредил мое желание бежать в библиотеку, сказав, что машина с каракалом стоит у ворот и надо уже думать о том, куда временно разместить переносную клетку.

-Может, ко мне, - в изолятор, - неуверенно предложила я.

На что Генрих только усмехнулся:

- Вы, Надежда Юрьевна, хотя бы на картинке каракала видели, - ехидно поинтересовался он, - клетка с ним как раз размером с отсек вашего изолятора. Встанет плотно. А напуганный транспортировкой зверь окажется без света и воздуха.

Я замолчала, не зная, что еще можно предложить. И чувствовала себя на редкость глупо. Что соответствовало истине. Совсем я поглупела со своей любовью к Марату и мое неожиданное «материнство» не способствовало повышению умственного потенциала. За что можно уважать Генриха, он не стал пользоваться своим умственным превосходством. Просто предложил временно поместить клетку в зимнем помещении для хищников, в львятнике то есть. Я покладисто согласилась с ним и отправилась ждать зверя вместе с Масей в малахае и неизменной сумкой с бутылочками на плече.

Когда клетку с дикой кошкой внесли в львятник, и я смогла ее разглядеть, внешний вид этой красавицы привел меня в восторг. Совершенство в чистом виде, идеально приспособленное для жизни в пустыне. Длинные ноги, идеальное формы тело песочного цвета и изящная голова с большими подвижными ушами, украшенными кисточками. Изумрудные глаза смотрели на нас со страхом и ненавистью. Кошка непрерывно шипела и бросалась на прутья клетки. Мне захотелось ее как-то успокоить, голосом, интонацией.

- Не бойся, малышка, - как можно нежнее сказала я, - пройдет немного времени, и ты поймешь, что никто не причинит тебе вреда. Тебя все полюбят. Ты такая красавица, что с тебя надо лепить скульптуры. Ты Нефертити кошачьего мира. Точно, точно.

На кошку мои излияния не произвели никакого впечатления. Она продолжала бить лапами по решетке и шипеть.

- Успокоится за ночь, - прокомментировал ее поведение Генрих, - устанет, спать захочет. Сейчас ей мясо дадут.

- Обычно они не едят в первый день, - засомневалась я.

- Они могут и на второй день не есть, - пожал плечами Генрих, - но мясо им положено, значит, она его получит.

К тому времени в львятник подтянулись сотрудники, узнавшие о прибытии каракала. Красота зверя впечатлила практически всех, кто собрался у клетки. Сверкающие изумрудные глаза каракала завораживали, хотя в них и были пока ненависть, страх и ужас. Пройдет немного времени и пустынная кошка поймет, что мы не враги и не будет смотреть на людей с таким ужасом.

После того, как я налюбовалась на каракала, я пошла с Генрихом подписывать акт о приемке и ветеринарное свидетельство. Только я успела разобраться с документами, как пришла пора кормить Масю. Рабочий день незаметно подошел к концу.

После кормления обезьянки я еще раз зашла в львятник посмотреть на нового питомца зоопарка. Каракал забился в угол клетки. Завидев меня, кошка грозно зашипела и подняла лапу. Как будто собралась меня ударить. Я не стала подходить ближе, чтобы не нервировать зверя еще больше. Невозможно было налюбоваться хищной грацией зверя. Если бы не было в моей жизни Османа, то, наверное, его место в моем сердце заняло бы это совершенное создание.

© Елена Дубровина, 2008