Глава 55

Накануне отъезда Марата, как я ни старалась, все-таки, не выдержала и расплакалась. Чем нежнее утешал Марат, тем нестерпимее становилась боль. Он и так был для меня всем, а за эту неделю он настолько вошел в кровь и плоть, что выйти ему можно было лишь, разорвав меня пополам, с кровью, мукой и болью. Он стал частью меня, большей и лучшей. Потерять эту часть, все равно, что потерять себя. Мысль, что завтра я проснусь одна, без него, в этом своем клоповнике, как назвала жилище Кафеи-апы моя сестренка, убивала меня, наполняла бесконечным отчаянием.

- Малыш, детка моя, - уговаривал меня Марат, - перестань. Перестань, пожалуйста. Я ведь еду заниматься делами ради нас. Надюша, милая. Если я не поеду, то сорвется масса важных и нужных дел. Я ведь для нас стараюсь. Если я ничего не буду делать, то никто вместо меня не сделает. Девочка моя, успокойся. Все, что я ни делаю, все для тебя. Только для одной тебя.

- Да, да, - всхлипывала я, пытаясь перестать плакать.

Но даже когда я молчала, слезы текли из глаз не переставая, заливая мое лицо, подушку и ласковые руки Марата.

- А может, не поедем в Москву, - всхлипывая, предложила я, - нам и в Казани хорошо. Зачем же в Москву. Нам так хорошо здесь.

- Милая моя, но я же должен работать, содержать семью. Меня по работе переводят в Москву. Это ведь не каприз и не мое желание. Малыш, тебе там понравится. Вот увидишь. Ты потом будешь вспоминать, как плакала и тебе будет стыдно.

- Мне уже стыдно, - шмыгая носом и всхлипывая, пробормотала я.

- Тогда почему мы ревем белугой, - ласково спросил Марат и обнял меня.

Вместо того, чтобы успокоится, ощущая его нежность и ласку, я еще больше расплакалась.

- Я сейчас, - бормотала я, - я сейчас успокоюсь. Прости меня, пожалуйста. Но у меня такое чувство, что мы больше никогда не будем вместе. И я никак не могу от него избавиться. Мне страшно и плохо. Как будто я умираю.

- Девочка моя, нам только о смерти не хватало говорить. Надюша, ты самое дорогое, что у меня есть. Ты и мои дети. Не надо говорить о смерти. Не пугай меня, малыш.

- Я сейчас, сейчас, - продолжала обещать я, но успокоиться совершенно не представлялось возможным.

Наконец, Марат сдался.

- Ладно, поплачь вволю. Может, тебе легче станет, и перестанешь думать, черт знает о чем.

Он обнял меня, я уткнулась ему в плечо и тихо заплакала, не скрывая своих слез. Постепенно я начала успокаиваться. Всхлипы сделались все реже и тише. Мне захотелось спать. Я устроилась поудобнее на плече у Марата и отключилась.

Утром мы в последний раз позавтракали все вместе. Марат ехал в Москву самолетом, после обеда. Днем он отвез меня в мое аварийное жилище, а Вареньку к сестре. Впереди была разлука на долгие три недели. И еще плюс полдня, потраченные им на дорогу в Москву.

У меня был последний выходной день, но лучше бы я пошла на работу. Я бесцельно слонялась по дому. Заходила на кухню. Кафея-апа пыталась усадить меня поесть, но это было совершенно невероятно, чтобы я могла проглотить хоть кусочек. Я шла по коридору к себе, ложилась на тахту и бессмысленно смотрела в потолок. Потом это положение становилось нестерпимым для меня. Я снова выходила в коридор и начинала свои метания по новой.

За эти дни я почти позабыла о своей собаке. Посреди этих моих метаний меня осенило, что я могу пойти погулять с Чарой, и хотя бы в этом случае мое движение будет не таким бессмысленным. Я взяла собаку и отправилась с ней по самому продолжительному маршруту до Ометьево, а оттуда на озеро Кабан. Был теплый апрельский вечер. Снег давно сошел, и дорога была довольно сухой. Поэтому мы пришли относительно чистыми, если не считать пыли, которой пропиталась моя одежда и шерсть собаки.

Мы гуляли больше двух часов, но все равно до сна еще было далеко. Чтобы чем-то занять себя, я решила искупать Чару. Затея совершенно бесполезная. В нашем пыльном промышленном районе собака остается чистой до первой прогулки. Я не стала брать во внимание эти соображения и поставила греть воду для мытья Чары. К тому времени, как нагрелась вода, пришел Рафаэль и выразил желание мне помочь. Я не возражала. Мой фиктивный муж вел себя на редкость предупредительно.

Он очень изменился после разговора с Маратом. Ведет себя со мной, как с гостьей. Вежливый, даже предупредительный и вместе с тем какой-то отчужденный, как будто мы недавно знакомы и не было в прошлом его попыток превратить наш фиктивный брак в настоящий. Хотя, если поразмыслить, неужели именно интимные отношения служат основой семейной жизни. В суде, при доказательстве отцовства, учитывают тот факт, вели ли родители общее хозяйство. Если брать во внимание это обстоятельство, то нас можно, безусловно, считать семьей.

Итак, выясняется, что у меня две семьи, а вместе с мамой и Катей, даже три. Прям, султан какой-то, а не ветеринарша, замученная работой и владельцами больных животных. Для меня лично имела значение только одна семья, с Маратом. Все остальное не в счет. Я люблю и привязана к людям, окружающим меня, но спокойно могу без них обойтись. Без Марата мне обойтись невозможно. Ни жить, не дышать, даже просто существовать как растению, не получится. Мне нет жизни без него и сама она теряет какое либо значение, она мне не нужна, если в моей жизни не будет Марата. Чтобы я не начинала делать, даже такую обыденную вещь, как мытье собаки, все мысли мои о Марате.

Мы с Рафаэлем затолкали Чару в комнату, где находились умывальники и мыли ее над стоком для воды в центре комнаты. Не сказать, чтобы моя собака смирилась с процедурой, но Рафаэль так ловко управлялся с Чарой, что ей ничего не оставалось, как терпеливо ждать окончания купания. После того, как я высушила собаку и искупалась сама, бесконечный первый день, который я провела без Марата, подошел к концу. Если все дни этих трех недель разлуки будут тянуться так же, как и первый, я состарюсь на десять лет или даже больше. Когда вернется Марат, он застанет не молодую женщину, а увядшую перезрелую тетку. Надо брать себя в руки. Я не хочу испугать своего любимого резкой переменой моего внешнего вида. Это была последняя мысль, которая пришла в голову перед тем, как я уснула.

На следующий день я вышла на работу, но могла бы этого не делать. Как и раньше, всеми делами в зоопарке заправлял Димка, а я большую часть рабочего дня провела в библиотеке, с Игорем, за чтением журналов и разговорами о перспективах нашего зоопарка. Зато не следующий день Димка был выходной, и проблемы посыпались как из рога изобилия.

Я не успела закончить обход, как меня разыскала подменная Катя. Сегодня она никого не подменяла, а работала в качестве помощницы в обезьяннике. Ко всем своим недостаткам бестолочи, Катя еще была достаточно косноязычна и особенно сильно ее несовершенства речи обнаруживали себя во время сильного эмоционального возбуждения, в каковом наша подменная находилась в настоящий момент. Из ее бессвязного рассказа я поняла одно, что меня срочно разыскивает Гульсум –апа, рабочая по уходу за обезьянами и Роман-рыбник, которые по совместительству заведует секцией обезьян.

Что то более конкретное выудить из Кати не удалось, и я решила, прервать обход, и направилась в обезьянник. Сзади меня семенила Катя и продолжала свое бессвязное повествование, из которого мне удалось уловить обрывки фраз о зеленых мартышках. После этого я насторожилась. Неужели что-то произошло с зелеными мартышками. Их двое, самка Мусенька и самец Чарли, очень агрессивный. В прошлом году их сводили для спаривания, все закончилось серьезными покусами Муси. Мне пришлось долго лечить ей раны, потому что надо было обойтись без анти микробной терапии. Если бы Муся забеременела, то антибиотики не лучшим образом сказались бы на ее беременности.

У Муси ангельский характер, очень покладистое и нежное создание. За что этот злыдень Чарли покусал малышку – не известно. В тот день, когда мартышек соединили в одной клетке, Гульсум –апа после обеда обнаружила самочку, съежившуюся в углу клетки, а перед ней прыгал на задних лапах Чарли и нервно дергал своим длинным хвостом. Пришлось их рассадить, а потом я осмотрела Мусю и обнаружила множественные покусанные раны на шее, спине и лапах. Бедная обезьянка находилась в ступоре от страха и переживаний. Мне пришлось ей сделать инъекцию анальгина с димедролом и обработать раны, пока они были свежими. Раны я обрабатывала в течение двух недель. Они плохо заживали. Присоединилась вторичная инфекция, но вводить антибиотики я упорно не хотела. Меня все убеждали, что Муся никак не могла забеременеть после порки, устроенной ей «супругом», но я все –таки решила подстраховаться.

И как сейчас выяснилось, я была права. Два дня назад Муся родила детеныша, тоже самочку. Меня пора гнать метлой из зоопарка. Я ничего не знала. Детеныш родился, когда я была на выходных. А вчера я просидела целый день с Игорем в библиотеке. Этот сфинкс не потрудился поставить меня в известность. Фира со мной до сих пор нормально не общается после того, как я просидела неделю в сопорозном состоянии. А больше меня практически никто не видел. Даже Генрих, после всех событий моей смерти и воскрешения, оставил меня в покое. Такое впечатление, что он в последнее время старается избегать общения со мной. Никому до меня нет дела, как и мне до всех. Кроме Марата, меня ничего в жизни не интересует.

Кажется, я дошла до какого-то предела и права была мама, называя меня безответственной лентяйкой. Мало меня она в детстве гоняла. Надо было шерстить за малейшую провинность. То, что я совершила сейчас, не вписывается ни в какие рамки. Если бы у меня была такая возможность, то я с удовольствием провалилась бы сквозь землю. Но у меня такой возможности нет. Надо что-то делать с новорожденным, которого Муся почему-то положила на пол клетки, и он там тихо скулил и практически не шевелился.

Для начала я решила перенести маму с младенцем к себе в ветпункт и там внимательно осмотреть обоих. Я подняла новорожденного с пола, и он тихо застонал. У меня похолодело внутри. Сейчас он сделает пару вздохов и умрет у меня на руках. На руках у главного врача зоопарка, который только сегодня узнал о появлении потомства в обезьяннике. Надо срочно увольняться, не дожидаясь Марата. Иначе я таких дел наворочаю, что потом мне будет икаться всю жизнь. Но как говорится, сейчас не об этом. Главное, спасти малыша, если его еще возможно спасти.

Гульсум –апа взяла на руки Мусю и мы отправились в ветпункт, благо недалеко, даже на улицу выходить не надо. Ветпункт примыкает к обезьяннику и соединен проходом. В проходе, по обе стороны, находятся помещения изолятора, одну из комнат которого занимал львенок, а вторая пока пустовала. Из изолятора мы попали сразу на мое рабочее место. Если можно назвать работой то, что я делаю в зоопарке последние дни.

При осмотре малыша я обратила внимание на то, что он сильно обезвожен. Видимые слизистые были бледно розового цвета. Я бы даже сказала, слегка синюшные. Когда я начала осматривать новорожденного, он прикрыл глазки, и мордочка приняла какое-то отрешенное выражение, потустороннее. Я ввела в прямую кишку термометр. Он замер на отметке 34.9. Гипотермия. Вероятнее, всего у малыша развивается шок, если не развился. Но почему?

Я решаю осмотреть Мусю. Температура 36.3, пониженная, но не смертельно, с малышом не сравнить. Видимые слизистые розового цвета. Решаю осмотреть влагалище, Муся настолько угнетена, что даже не сопротивляется. Краснота спала, слизистая ярко-розовая, что нормально в послеродовом периоде. Немного кровянистых выделений, что тоже является нормой. Осматриваю Мусю, а сама поглядываю на ее малыша. Счет идет на минуты, я каким-то даже не шестым, а десятым чувством это понимаю. Я глажу самочку по плечу, а потом беру сосок и надавливаю на него. Оттуда – сначала ни капли. Я продолжаю давить сильнее, и мне удается выдавить несколько капель молока. То же самое и из второго соска. Муся в ответ на мои манипуляции съежилась и попыталась отодвинуться.

Теперь мне стало понятно тяжелое состояние малыша. Новорожденный голодает третьи сутки. Молока у его мамы не только не достаточно, почти нет совсем. Отсюда дегидратация – обезвоживание, снижение объема циркулирующей крови и, как следствие развитие гиповолемического шока. Замедлился кровоток, и сгустилась кровь. На фоне этих изменений нарастают нарушение обмена веществ. Потому температура пониженная. Гипоксия (кислородное голодание) развивается, поскольку нормальный воздухообмен в организме в таких условиях невозможен.

Вообще, организм приспосабливается к полному голоданию путем использования энергетических резервов организма, но какие резервы могут быть у новорожденного. Он же в первые часы жизни должен поглощать молозиво, чтобы активизировать желудочно-кишечный тракт, заселить его флорой, получить иммунные тела с молозивом. Но организм не получил необходимое ему питание и сейчас малыш может умереть из-за активизации патологических процессов в организме и развития шока.

Сначала все силы организма были направлены на поддержание уровня глюкозы в крови, достаточного для деятельности нейронов головного мозга и других клеток, использующих глюкозу. Клетки других тканей и органов использую для биологического окисления свободные жирные кислоты и кетоновые тела. Кетоновые тела накапливаются в крови при неспособности печени окислить большую массу свободных жирных кислот. При длительном голодании кетоновые тела могут служить источником энергии для мозга, но в этом случае может нарушиться функция нервных леток и даже произойти их распад.

Единственная мысль, которая приходит в голову после этих рассуждений, малышу необходима глюкоза. Внутривенно я ее вводить не рискну, в шоковом состоянии внутривенные вливания надо рассчитывать до миллилитра. У меня на это нет времени, да и забыла я эти расчеты. В зверосовхозе мне не доводилось спасать зверей от гиповолемии. Да, и в зоопарке до последнего времени эти знания как –то не были нужны. Самое короткое расстояние между двумя точками – прямая, самое эффективное решение всегда самое простое. Я решаю капать детенышу в рот пятипроцентный раствор глюкозы, из пипетки. Сосать малыш явно не сможет, слишком ослаб. Потом надо будет бежать на молочную кухню и, пользуясь старыми связями, выклянчить молочную смесь для новорожденного.

Открываю флакон с раствором, набираю жидкость в пипетку и, открыв рот малышу, начинаю капать глюкозу на язык. Только бы не было рвоты. Господи, помоги мне, только бы не было рвоты. Тогда все будет бесполезно. Интоксикация и обезвоживание будут нарастать и малыш погибнет. Малыш лежит у меня на руках, не сопротивляясь, но и не глотает. Черт. Тогда все бесполезно.

Я набираю полный шприц пятипроцентной глюкозы и ввожу детенышу под кожу, в разные места тела по 2 -3 мл, всего 10 мл. Потом повторяю эту процедуру, но ввожу физиологический раствор. Буквально на глазах припухлости под кожей, образовавшиеся после введения растворов, рассасываются. Двадцать миллилитров более, чем достаточно для существа весом менее одного килограмма.

Теперь надо попытаться согреть малыша. Вода в чайнике уже закипела и я наливаю кипяток в грелку, которая по совместительству может служить и кружкой Эсмарха, если не закрутить ее отверстие пробкой. Накрываю грелку своей старой кофтой, рядом кладу чистую салфетку и укладываю малыша рядом с грелкой. Спина относительно в тепле, но все тельце открыто.

Наливаю горячую воду еще в три бутылки и обкладываю малыша со всех сторон, накрыв их детским одеялом, которое, не знай с каких времен, лежало в ветпункте без дела. Наконец-то пригодилось. Часть одеяла оставляю и накрываю им малыша сверху. Детеныш лежит неподвижно, не реагируя на мои манипуляции, но хотя бы перестал стонать. Я решаю сделать еще одну попытку покапать ему глюкозу в рот. Очень осторожно приподнимаю маленькую головку и начинаю капать раствор глюкозы в рот. Малыш сглатывает. Наконец-то. Ликовать, конечно, рано, но уже кое-что.

За полчаса я выпоила малышу почти десять миллилитров глюкозы. Пора задуматься о чем-то более существенном. На местной детской кухне у меня были хорошие связи, лечила у медсестры собаку. Иногда удавалось раздобыть там детское питание для наших питомцев, несмотря на то, что вроде бы выдается оно строго по рецептам. Конечно, все было по предварительной договоренности. На сегодняшний день такой договоренности нет, как и лишних рецептов. Но детское питание нужно сегодня. Надо идти и просить. Что сделать сложно. Нельзя оставлять малыша одного, а тем более, с Катей. Гульсум-апа уже вернулась в обезьянник и в моем распоряжении осталась самая бестолковая помощница на свете.

Вообще, на улице тепло. Если взять мой старый малахай из кусочков норки, положить туда бутылку с горячей водой, то можно прийти на кухню с малышом, вернее с малышкой. Медсестра моя детей очень любит, она не сможет не умилиться при виде истощенного, погибающего от дистрофии, малыша. Тем более, что обезьяньи мамы не спускают своих деток с рук. Получится такая суррогатная мама в виде меня для новорожденной обезьянки.

Хотя кухня была недалеко, я решила взять с собой немного раствора глюкозы, чтобы выпаивать малышке по дороге. Поэтому, вместо обычных десяти минут, я потратила на дорогу двадцать. И едва успела до закрытия кухни. Моя знакомая собиралась уходить, когда я ей предъявила свою, умирающую от дистрофии, подопечную. Луиза, так звали медсестру, умилилась настолько, что отдала мне свое питание, которое брала для родственницы. Не все отдала, кефир и творожок оставила, а для малышки я взяла молочную смесь. Еще Луиза напомнила мне о таких необходимых вещах, как соски и бутылочки и экипировала меня всем необходимым. Ужасно довольная результатами похода на молочную кухню, я отправилась в зоопарк. Еще одним дополнительным доводом для улучшения настроения послужило то, что малышка начала периодически открывать глаза и смотреть на меня, совсем недолго. До этого она казалось неживой, с застывшей мордочкой и полу прикрытыми неподвижными глазами. Восковая кукла обезьянки, которая постепенно, на моих глазах, приобретает признаки живого существа.

© Елена Дубровина