Глава 48

   Все хорошее рано или поздно заканчивается. Хорошее всегда заканчивается рано. Разве можно сказать – слишком поздно я рассталась с любимым. Так долго мне было хорошо, что надоело. Так не бывает. Сколько бы времени я ни была с Маратом, мне всегда мало. Мне не хватает его, даже, когда я с ним. А без него я живу ожиданием новой встречи, и только она придает смысл моей жизни.

    Мы вернулись в Казань утром. Поехали сразу после завтрака, потому что  после обеда Марат с Варенькой должны были ехать в аэропорт, чтобы лететь в Москву. Марат взял путевку в дом отдыха в Подмосковье, и у них оставалось еще пять дней отдыха до конца строка путевки.

   Сначала Марат завез меня домой, а потом они с Варенькой отправились к себе. Мне очень хотелось проводить их в аэропорт, но Марат не предложил, а я не рискнула намекнуть о своем желании. Варенька выглядела расстроенной из-за нашего расставания и даже попыталась сказать, что-то вроде того, что лучше, чем дома, она нигде не отдыхает. Но Марат, нахмурившись, пояснил, что четверть была тяжелой и если она хочет нормально закончить год, то ей надо как следует отдохнуть. После этих слов Марат в упор посмотрел на меня и, вздохнув, я стала уверять девочку, что нет для меня большей радости на свете, чем знать, что она набирает сил в Подмосковье. Когда я говорила это, сердце кольнуло от мысли, что они будут в Москве, навестят Марину и что там будет после их встречи – неизвестно. Они могут помириться, и тогда я больше не увижу Марата. Но Вареньке на самом деле надо отдохнуть. Поэтому с пылом, достойным лучшего применения, я уговаривала девочку порадоваться предстоящей поездке. Так мы и расстались: погрустневшая Варенька, сосредоточенный Марат и неизвестно какая я. Мне было тоскливо расставаться с ними, но я изо всех сил старалась не показать виду.

   Я приехала домой рано, и время до вечера тянулось непривычно долго. Я смотрела на часы и представляла: вот они едут в аэропорт. Прошли регистрацию. Потом пошли на посадку и вот они уже в самолете. Самолет в воздухе. Приземлились в Москве. А дальше мне представлять не хотелось. Куда они поехали. Сразу в дом отдыха или к Марине. Я не спросила, а Марат не сказал.

  Чтобы не думать об этом, я взяла Чару и ушла гулять с ней раньше обычного времени. Мы обошли с ней весь наш район, захватили даже Ометьево. Вернулись назад поздно, когда стемнело. Улица наша освещается крайне скудно. Весенняя распутица превратила дорогу в кашу из остатков снега, талой воды и земли. Мы с Чарой шли в темноте, не разбирая, где посуше. В результате домой мы пришли грязными с ног до головы. Как моя собака, так и я. Чару, худо-бедно, я помыла, а для меня воду пришлось греть. Да, это тебе не на базе в Залесном. Встал под душ и готово.

     Спать я легла далеко за полночь и утром еле встала на работу. Всего три дня отдохнула, а организм совершенно разбаловался. К хорошему быстро привыкаешь.

   В зоопарке без изменений. На войне как на войне. Осмотр. Дежурная стычка с Генрихом. Пеликан второй день не ест. Рома –птичник, зав. секцией, укатил в Москву на неделю. Как впрягать – так и лягать. Ромка за порог, его подопечным не можется. Все как всегда. Мелкие проблемы и способы их решения.

  Пока мы стояли с рабочим птичьей секции и задумчиво смотрели на пеликана, пришла Зуля, зав. секцией грызунов, и сказала, что у оставшегося кролика – русского великана, которого временно разместили на экспозиции, появилась какая-то шишка на нижней челюсти. Следом заявилась Лелечка дерьмовочка и сообщила, что в ее отделе у крысы Феи появилась шишка пару недель назад. За последние три дня шишка значительно увеличилась в размерах.

- Чего раньше не сказала, - возмутилась я.

- Ну, - замялась Лелечка.

  Я поняла, чего она не решается сказать. Мы тогда с ней находились в контрах из-за лисенка, поэтому она не рисковала мне лишний раз на глаза показываться. Лисенок. Его привез Марат. Марат. Где он сейчас. В доме отдыха и уже помирился с женой? А может, они не поехали в Подмосковье. И все вместе гуляют где-нибудь в столице, наслаждаются перемирием или даже миром. Лучше не думать.

  Для начала надо было решить проблему с пеликаном. У него такой клюв, что хватит проткнуть меня насквозь и еще место останется. Как раз, чтобы еще рабочего нанизать. Стоит Ромке уехать, как кто-то из его питомцев хандрить начинает. Как нарочно. Потому что лучшего специалиста для птиц, чем Роман, сыскать трудно. Почти невозможно. Он знает про птиц все. Благодаря такому положению вещей, Роман сам в состоянии оказать необходимую ветеринарную помощь своим подопечным. Больше того, Роман старается не допускать до птиц никого из врачей. За исключением нескольких друзей – орнитологов, которые такие же профессионалы, как и Роман. Меня такое положение дел устраивает. Невозможно объять необъятное. Я люблю птиц и восхищаюсь ими, но мои знания о пернатых находятся на самом минимальном уровне.

   Роман уехал три дня назад. На следующий день после того, как я ушла на выходные. А еще через день пеликан перестал есть. В прошлый раз, когда уезжал Роман, у попугая ара начался понос. А до этого, когда я только начала работать и Роман уехал на семинар орнитологов, ко мне обратился рабочий по уходу за птицами, Рим, страстный голубятник. Он пришел в ветпункт и попросил подрезать клюв у волнистого попугайчика. Рим взял попугая из клетки и посадил к себе на руку. Чтобы узнать, какую часть клюва надо обрезать, я решила дотронуться пальцем до клюва. Потому что внешне ничего такого чрезмерного не было заметно. Я приблизила палец к голове попугая, и в этот момент попугайчик долбанул меня по пальцу своим якобы деформированным клювом. На пальце образовался небольшой синяк.

- Знаешь что,- сказал я Риму,- если он клеваться может, то как-нибудь и корм поклюет. Приедет Роман и режьте попугаю хоть клюв, хоть голову.

- Давай, я обрежу клюв, если ты так маленькую птичку боишься, - предложил Рим.

- Пожалуйста, - пожала я плечами, - нет проблем.

   Проблема появилась. Рим накрыл попугая своей большой ладонью, оставив снаружи только голову птички, которую он придерживал указательным пальцем.  И взял в руки щипчики, чтобы обрезать клюв. В этот момент попугая дернулся и обмяк, закрыв глаза.

- Сознание потерял, - удивилась я. – Надо же, какой нервный.

- Да, нет. Вряд ли, - нахмурился Рим, - умер, наверное.

- Как, - поразилась я, - вот так вот сразу. Ни с того, ни с сего.

- А чего ждать, - философски заметил Рим, - смерть пришла, и помер.

- А чем он до этого болел, - решила я выяснить причину смерти.

- Ничем, - пожал плечами Рим, - только клюв отрос сильно и загибаться начал. Мешал ему.

   Меня впечатлило, что здоровая птица может в одночасье умереть без всяких видимых причин. Все-таки, с млекопитающими проще. Если они заболевают, то отказываются от корма. Становятся вялыми, апатичными, сонливыми. И ты понимаешь, что что-то не так. А эта птица трепыхалась, клевалась, а потом раз – и покойник.

   После этого случая я решила держаться от таких пациентов подальше, чтобы ненароком не навредить им. Ветеринарное обслуживание птицы, за исключением плановых обработок, я полностью доверила зав. секцией. Наверное, я манкирую своими обязанностями. Но птицам от этого очевидная польза. Как говорится, все, что ни делается – к лучшему.

   Теперь вот пеликан отказывается от корма. Я видела, как его кормят. Ставят перед птицей ведро с рыбой. Берут рыбу в руки и показывают пеликану. Он открывает свой огромный клюв и заглатывает рыбины одну за другой, 5 -6 штук. Они у него потом постепенно из зоба в желудок переходят. Может, у него зоб засорился. На моей памяти мне приходилось ассистировать Роману при операции удаления инородных тел из зоба голубя. Роман тогда лихо выщипал перья, а потом, без инфильтрации новокаином, быстро разрезал кожу и зоб. Так же быстро вычистил зоб и наложил швы.  

  У меня рука не поднимается сделать разрез без местного обезболивания новокаином. Мне психологически трудно себя превозмочь. Но птицы плохо переносят новокаин, поэтому разрез тканей им делают без местной анестезии. Повезло и мне и птицам, что в нашем зоопарке зав. секцией работает Роман. Все у нас держится на энтузиастах.

    Совершенно очевидно, что без обездвиживания проводить какие-либо манипуляции с пеликаном невозможно. Для обездвиживания птиц применяют барбитураты и хлоралгидрат. Барбитуратов у меня нет. В зооветснабе забыли, когда его получали. Хлоралгидрат есть. Его надо в прямую кишку вводить. У птиц в клоаку. Пеликан не выглядит истощенным и обессиленным. А это значит, что при попытке залить ему препарат в клоаку, он от души долбанет меня своим огромным клювом. Может и в глаз попасть. И тогда я урод и инвалид. Нет, так не пойдет. Пеликанов много, а я одна. И у меня всего-навсего два единственных и неповторимых в мире глаза, которые так любит целовать Марат.

   Знаешь, говорю я рабочему, я считаю, что пеликану надо устроить разгрузочные дни. Ведь в природе им не каждый день удается поймать и съесть по 6 штук рыб. Рабочий со мной не соглашается и говорит, что они устраивают разгрузочные дни. Значит, пеликану надо больше таких дней, вывожу я резюме. Рабочий недовольно смотрит на меня. Раз врач пришел, значит, он непременно должен что-то сделать. Желательно такое, после чего животное враз выздоровеет и жизнерадостно заскачет.

   Отчетливо вижу у рабочего возмущение моей позицией и нежеланием срочно залить птице куда-нибудь какой-нибудь раствор. Переживет. Лучше ничего не делать, тем делать что-то, не зная для чего и почему. Тоном, не терпящим возражений, я повторяю, чтобы птицу оставили в покое и не давали ей корм в течение 3-х дней. Рабочий согласно кивает, избегая смотреть на меня. Понятно. Сегодня в бытовке обсудят, какой я никчемный доктор. Ничего о птицах не знаю и без Ромки, как без рук. А кто бы спорил.

   Из птичника иду к грызунам, где меня ждет Зульфия. С этим случаем все проще и намного понятнее. У кролика абсцесс на нижней челюсти. Единственное, что непонятно – причина его появления. От заплесневелого сена Амир избавился. Недавно привезли новое, отличное качества и такое душистое, что сам бы ел. Где еще смог кролик поранить нижнюю губу и занести инфекцию, не известно. Животные, как дети, всегда найдут возможность угодить в неприятность.

  Зульфия сажает кролика в переноску, и мы идем ко мне, в ветпункт. Там я быстро вскрываю абсцесс, промываю диоксидином, и мы договаривается с Зульфией, что она три дня будет ходить ко мне на промывание.

   Из текущих дел остались одни юннаты. Лелечку видеть не хочется. Да, и не очень верится, что крысе удастся помочь. Фее уже полтора года, а крысы редко живут больше 2 -3 лет. Большинство из них умирает от различных опухолевых новообразований, которые очень быстро становятся злокачественными, малигнизируются. Опухоль, наверное, появилась не две недели назад, как утверждает Лелечка, а гораздо раньше. То, что она начала увеличиваться в несколько раз за считанные дни, признак того, что малигнизация началась. И если я трону опухоль, то ее метастазы в организме начнут расти с невероятной скоростью. После операции, как правило, крыса живет недолго и умирает в страшных мучениях.  Когда опухоль оставляешь как есть, то крысы активны и едят корм почти до самого дня смерти. Накануне осматриваешь крысу с опухолями. Она приветливая, веселая. Нюхает руку, берет лакомство. На следующий день приходишь – умерла. Редко когда бывает, чтобы дня за три  до конца,  крыса становится вялой и капризной в еде. Все равно меньше мучаются, чем прооперированные животные.

   Найти с Лелечкой взаимопонимание в вопросе лечения крысы проблематично. Она недовольно слушает мои доводы и остается при своем мнении, что крысу надо срочно оперировать. Я люблю крыс, а Фею в особенности. С большим чувством юмора животное, очень ласковое и веселое. На плече может сидеть часами, прижавшись к щеке. Я не могу заставить себя причинить ей вред и боль, ради того, чтобы Лелечка считала, что я все делаю правильно. По большому счету, мне нет дела до того, что думает обо мне Лелечка. После того, как она порешила лисенка на воротник, я вообще могу не обращать на нее никакого внимания.

   После осмотра Феи убеждаюсь, что я совершенно права. Опухоль твердая на ощупь, узловатая. Бедная малышка. Жить ей осталось недолго, и я не буду омрачать ее последние дни. Лелечка и после осмотра осталась в убеждении, что я ничего не умею, не знаю и ничего не хочу делать. Флаг ей в руки.

   Несмотря на наличие проблем со здоровьем животных и занятости текучкой, время тянется медленно. После обеда я иду к Фире в отдел и листаю журналы о животных на английском языке. Игорь несколько раз порывался перевести мне интересующие меня статьи. Но меня ничего не интересует, кроме того, где сейчас Марат и думает ли он обо мне.

   Так же долго тянулся и следующий день. С утра мы доставали медвежат из берлоги. Но медвежонок оказался один. Непонятно почему Артур решил, что медвежат двое. Двухмесячный медвежонок размером чуть больше кошки и  очень похож на ожившего плющевого собрата. Невыразимо очаровательное создание, которое хочется баюкать на руках и всячески баловать. В ответ медвежий детеныш так доверчиво припадает к плечу и обнимает шею, что на самом деле начинаешь чувствовать себя его мамой. Или папой. Потому что в настоящий момент медвежонка держал на руках Артур, напоминая счастливого папашу у роддома. Кольнуло сердце. Папа у роддома. Я вспомнила Марата, как он Вареньку у роддома встречал, а теща на всю улицу орала, что он зассыху произвел и больше ни на что не способен.

    Медвежонка временно поместили в бытовке у Артура, и он постоянно находился с малышом, кормил его из соски. Потом его обещала забрать к себе Зуля, зав. грызунами. У нее большая трехкомнатная квартира на Горках. Условия позволяют вырастить, кроме своих детей, еще и звериного детеныша.

   Меня не вдохновляет вся это суета вокруг будущей площадки молодняка. Я не могу забыть о том, что дальше ждет животных. У меня по этому вопросу расхождение абсолютно со всеми сотрудниками зоопарка, включая мою подругу Фиру. Все-таки, я не работник зоопарка. Мне дела нет до посетителей и до зрелищности экспозиции. Главное, чтобы животным бело хорошо. Еще лучше, если бы их не беспокоили. А то столько на свете идиотов или уродов, не знаю даже, как точнее выразиться. Которым во что бы то ни стало, хочется увидеть животных в деятельном состоянии. Они стучат по клеткам террариума, мечтая расшевелить змею. Бросаются в хищников подручными предметами. Кормят медведей сладостями, несмотря на призывы не давать животным сладкое. Это вредно для их здоровья. Лишь бы увидеть и умилиться тому, с каким смаком медведь ест конфету. И ведь, заразы, где-то находят возможность приобрести конфеты. В магазине пустые прилавки – шаром покати. Все по талонам. А эти где-то находят дефициты и для себя и медведей угостить. Медведь и морковь с удовольствием слопает. Она хотя бы не навредит. Но нет, прут конфеты. От который у детей-то, через одного, диатезы и нарушения обмена. А у животных обмен веществ намного хрупче, чем у человека. Была бы моя воля, у меня люди в клетках наблюдали бы животных на воле, как на сафари в Африке. Не мизантроп я. Просто животных очень жалко.

   Человек подмял под себя и поглотил живую природу вокруг. Даже проглотил. Как глист в организме ослабевшего животного, где он может размножаться безнаказанно. Настолько, что хозяин погибает от интоксикации в результате деятельности глиста. Кстати, глист погибает вместе с хозяином. Поскольку тот – субстрат его жизни. Человечество сейчас быстро и бурно несется по тому же пути, что и распоясавшийся глист. Наверное, нас  ждет в конце тот же итог, что и размножившегося глиста. Во всяком случае, деятельность людей на нашей маленькой планете вполне можно охарактеризовать, как эффект глиста. Размножился – убил хозяина – помер сам. И потребительское отношение к природе полностью укладывается в эту схему.

  Когда я пыталась изложить свои мысли по поводу Фире, она меня даже не дослушала до конца. Если думать над каждым шагом, поморщилась она, так этот шаг и не сделаешь. Так на месте и будешь топтаться. А неизвестно, чего лучше. То ли вскачь нестись, не разбирая дороги. То ли постоять на месте и подумать, правильно ли поступаешь. Что-то много философствую я в последнее время. А что еще остается делать, когда нет рядом Марата.

 

 © Елена Дубровина, 2007