Глава 31
Втроем мы вышли на улицу. Марат попросил дочь
подождать его в машине и Варенька послушно села на заднее сиденье.
- Надежда
Юрьевна, я знаю, что вы переживаете. Как я могу помочь вам.
От его участливого голоса, от всей фигуры
наклонившейся надо мной, веяло такой нежностью и человеческим теплом, что мне
оставалось изо всех сил сдерживаться, чтобы не броситься ему на шею.
Вместо
ответа я сказала:
-
Почему вы зовете меня по имени –отчеству. Я вас
Маратом зову. А вы меня Надеждой Юрьевной. Я ведь не старше вас, чтобы меня
звать как учительницу.
Марат
просиял:
-
Так вы разрешаете звать вас Надеждой, без отчества. Я думал, вам приятно, когда
к вам по имени –отчеству обращаются.
-
Мне не по себе, когда ко мне обращаетесь вы. Как будто я вас старше.
-
Мне будет очень приятно звать вас просто Надеждой. Поверьте, – он улыбнулся, -
спасибо за доверие. Я его оправдаю. Так чем же я могу помочь вам, - вернулся
Марат к началу разговора.
Я раздумывала, чего бы ответить, как увидела
направляющегося к нам Шамиля. Рядом с ним был еще один ему подобный субъект,
такой же огромный, но с менее тупым выражением лица.
- Слышь, мужик, - начал говорить спутник Шамиля, - вали
отсюда. Нам с этой шамотрой поговорить надо.
Я не знаю, что такое шамотра
и насколько это обидно. Вдруг я почувствовала, как подобрался и напрягся Марат.
Еще не хватало, чтобы он участвовал в наших зоопарковских разборках. Шамиль вот
не поскромничал вовлечь в конфликт постороннего человека. Наверное, очень
авторитетного, с его точки зрения. Но Марата я впутывать не собираюсь. Надо
попрощаться, а потом я поговорю с этими гоблинами. Кафея-апа бдит за окном.
Ничего сделать они мне не посмеют. А завтра будем разбираться в милиции.
-
Марат, не обращайте внимания, - попросила я его, - это он о своем,
о девичьем. Остались не решенными некоторые внутренние проблемы. У нас сейчас
переговоры начнутся, а вы езжайте с Варенькой домой.
-
Ты, че, бабой мне назвала, - спросил незнакомый
гоблин, - я тебе сейчас твой поганый язык оторву.
Он двинулся ко мне, такая здоровая туша, что
даже воздух зашевелился вокруг него. Обычно я в таких ситуациях использую
подручные предметы, лопаты там, грабли, скалки и прочую утварь. Как –то раз молоток применила. А еще один раз кастрюлю с
кипятком. В нашем доме и около него валяется полно пригодных для обороны
предметов. Но драться на глазах у Марата совершенно неприемлемо для меня. Пока
я раздумывала, что же делать, громила подошел близко ко мне, нас разделял
только Марат. Громила резким движением собрался его толкнуть, как вдруг взлетел
в воздух, что –то хрустнуло и он с громким воплем
приземлился. Я такое видела только в кино и по телевизору. Громила продолжал
орать, а Марат задумчиво посмотрел на Шамиля.
- Че буровить-то. Я ни че, -
проговорил свою коронную фразу Шамиль и начал пятиться назад. Потом развернулся
и резвым шагом направился прочь со двора.
Громила, увидев дезертирство Шамиля, который втянул
его в опасное предприятие и смылся с места сражения, начал орать матом на весь
двор, адресуя все сказанное своему недавнему соратнику.
-
Замолчи, - Марат поморщился, - у меня в машине ребенок. Ты своему приятелю
потом все скажешь. Все равно он уже ничего не слышит.
-
Потом я ему не только скажу, - простонал громила, - потом он у меня свое получит.
-
Ну, вот и хорошо, - подытожил Марат. – Помочь встать, - предложил он громиле.
-
Сам обойдусь, - буркнул тот, - наверное, руку сломал.
-
Нет, не сломал. Только вывихнул. Если сейчас в больницу обратишься, без
последствий обойдется.
-
Как же я сейчас обращусь, - вполне резонно заметил громила, - мне еще добраться
надо.
-
Я тебя подброшу. Но сначала я хотел бы знать, какие у тебя претензии к этой
девушке.
-
Да, нет у меня никаких претензий. Шамиль сказал, что она его ментам заложила, посадить хочет. Просто так, он ничего не
сделал. Чтобы власть показать. Она там начальник какой-то.
-
Как ты считаешь, он правду говорил, - поинтересовался Марат.
-
А это я уже у него выясню. Девушка ни при чем.
-
Ладно. Садись в машину, - потом Марат обратился ко мне, - ты как, нормально.
Вот мы уже и на ты.
-
Все в порядке. А откуда ты эти приемы знаешь, - непроизвольно получилось и у
меня на ты.
- Служил
когда-то, а потом поддерживал форму. Видишь, пригодилось. Который из них убил
лисенка. Этот? – Марат показал на раненного.
-
Нет. Второй. Который сбежал. Это Шамиль, муж Ольги Сергеевны.
Так в миру звали Лелечку.
-
Понятно, - протянул Марат, - ты больше ничего не хочешь мне сказать.
-
А чего, - удивилась я.
-
Спасибо, например.
-
Спасибо.
-
Если бы не напомнил – не сказала бы?
И тогда я просто посмотрела на него. Не
скрываясь, не сдерживаясь, просто посмотрела, как чувствую и как хочу.
-
Как ты думаешь, - спросил Марат, - легко мне будет уехать.
-
Я не знаю.
-
Думаю, что ты знаешь. Надеюсь, до завтра. Не сбежишь от меня.
-
А это возможно?
-
У тебя все возможно.
Все, Каманина, ты
попала.
На следующий день я больше не поднимала
вопрос о погибшем лисенке. Никто в зоопарке о нем не вспоминал. Жизнь
продолжалась, несмотря на проблемы, потрясения и угрозы. Перед обедом пришел
Игорь и принес перевод письма из Стокгольма. Ничего особенного в нем не было,
за исключением подробного состава добавок в корм барсам. Наверное, за границей
и звери дисциплинированные. Едят, что им дают. Или они приманки
какие в корм добавляют, что животные, что угодно готовы съесть. Наши барсы не
каждое мясо едят, а если я еще туда добавки намешаю, то они даже понюхать не
подойдут. Хорошо все таки, что мы сами выход из
ситуации придумали, а не понадеялись на заморские рецепты.
В обед Рафа принес
голубей. Потихоньку снимается запрет на его посещения зоопарка. Но мне уже не
нужны голуби каждый день. Я ему объяснила, что теперь можно приносить птиц два
раза в неделю, а не каждый день.
-
Почему, - насупился дикарь, - что не так. Голуби плохие.
-
Да, нет. Голуби хорошие. Просто барсы уже получили достаточно витаминов. Им уже
не надо их каждый день давать.
-
Я просто так буду носить голубей. Без витаминов, - предложил Рафа.
-
Не надо просто так. Барсов хорошо кормят. У них достаточный рацион.
Рафа смотрел на меня
исподлобья, надув губы, как маленький ребенок. Обиделся, что отказались от его
услуг.
-
Рафаэль, ты мне очень помог, - мягко, как маленького ребенка, начала я
уговаривать его, - Ты даже не представляешь, как много ты сделал для лечения
барсов. Вот видишь, твоя помощь оказалась эффективной. Теперь барсы не
нуждаются в ежедневном приеме лекарств. Не надо их приучать каждый день
голубями лакомиться. Они ведь могут привыкнуть, начать капризничать и как тогда
я буду давать лекарства. Знаешь, как говорят, хорошего
понемножку.
Рафа продолжал
сидеть, набычившись, и молчал. Потом резко выдохнул:
-
Хорошо. Я буду два раза в неделю приносить голубей. Когда надо.
Договорились на вторник и субботу, чтобы не
попадали мои выходные. После того, как я зарядила и запустила голубей барсам,
Рафаэль ушел. Он старался иметь безразличный вид, но чувствовалась, что обида
до конца не прошла. Ладно, вечером помиримся, за ужином. Поговорим душевно. Кафея-апа поможет. Разъяснит внуку, что невозможно чем-то
заниматься вечно, кроме как принимать пищу и спать.
День тянулся невозможно долго. Я с
нетерпением ждала вечера и приезда Марата. Перебрала документы. Проштудировала
папку «Новая информация» и выбросила устаревшие сообщения о новых препаратах и
открытиях, которые уже перестали быть таковыми. Прибралась у себя в кабинете. А
день тянулся нестерпимо долго и конца рабочего дня не видать. Хотя, рабочий
день здесь ни при чем. Даже если я уйду сейчас с работы, раньше вечера Марат не
приедет.
Наконец наступило пять часов дня. Я
выглянула за угол оранжереи, машины Марата не было у юннатского отдела. Вряд ли
после всего происшедшего с лисенком, он будет продолжать возить дочь на занятия
юннатского кружка. Значит, он подъедет ко мне домой. Что подумает Кафея-апа, когда увидит его во второй раз и поймет, что это
не просто визит вежливости.
Марат не приехал, ни вечером, ни позже, ни
на следующий день, ни даже еще через день. Я должна радоваться, что так быстро
все завершилось. Не получилось у нас романа. Он, конечно, опомнился. Он старше,
умнее, опытнее. Вот и решил, зачем мне лишние проблемы. Не можете же он не
понимать, что в него невозможно не влюбиться, если он захочет. Может, пожалел
меня. Да, уж. Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. Только от меня
ничего не осталось, я вся любовь к нему и тоска без него. Больше во мне нет
ничего.
Еще неделю назад меня ничего не волновало,
кроме производственных проблем и семейных неурядиц. А сейчас я понимаю, на
какую ерунду я тратила силы и нервы. Я могу сражаться с врагами,
неприятностями, болезнью, но я не могу биться с самой собой. Внутри меня комок
горя и тоски и я ничего не могу с этим поделать. Невидимые слезы рвутся из
меня, и плач застыл на губах. Они слегка
подрагивают, не выпуская наружу мое горе. Чтобы никто не видел мои дрожавшие от
сдержанных рыданий губы, я хожу по зоопарку с идиотской
застывшей полу улыбкой. Наши удивляются, чему это я
так радуюсь. Если я начну отвечать, то расплачусь.
Когда я пришла в научно –производственный
отдел к Фире, Игорь не выдержал:
-
Только идиоты могут быть всегда счастливы и всем
довольны, - сварливо сказал он, - а нормальный человек не может постоянно
радоваться. Смех без причины – признак дурачины, -
весомо заключил Игорь.
Я
усмехнулась:
-
Ты даже не представляешь, насколько ты прав. Я – полная дура.
-
Ну, если человек сознает, что он дурак, то он уже не
дурак, - менее уверенным тоном произнес Игорь.
Я
не согласилась:
-
От того, что я знаю, что я дура, я умнее не делаюсь.
-
О чем это вы, - вмешалась Фира, - говорите проще. А
то я дура, нет, ты не дура. К чему вы разговор-то
ведете. Выясняете умственные способности или просто наговориться друг с другом
не можете.
Вот
только это мне для полного счастья не хватало – ревности моей подруги. Чтобы
жизнь вообще медом не казалась.
-
Это мы о своем, о девичьем, - быстро завершила я
дисскусию.
Я даже Фире не могу ничего рассказать, хотя мы
дружим, не раз выручали друг другу и помогали зализывать раны, нанесенные нашими близкими. До чужих людей ни ей, ни мне нет никакого
дела, поэтому самые тяжелые оплеухи мы с ней получаем от родных людей. И
утешаем друг друга. Но если я расскажу ей о Марате, то не представляю, сколько Фира выдержит хранить эту тайну. И тогда начнется… И потом,
я чувствую, что где-то в глубине души, Фира по- бабски позлорадствует, когда я
скажу, что Марат больше не приезжает. Она сама себе в этом не признается, но
будет удовлетворена, что у меня с Маратом ничего не получилось.
Назад, к себе, я проходила мимо клеток
барсов. Осман сидел в глубине клетки. Когда я подошла к самой решетке, он
подошел, вспрыгнул на барьер и посмотрел своим призывным взором, как всегда он
смотрит, когда видит меня одну. Умница мой давно уже понял, что когда я не
одна, я не смогу зайти к нему. Мне так захотелось с ним пообщаться, что,
невзирая на риск быть пойманной на «месте преступления» я прошла в клетку.
-
Мне так плохо, - пожаловалась я ему.
Начало
разговора не напоминало обычное: любовь моя, как ты прекрасен. Осман сидел
боком ко мне, услышав незнакомые слова, он повернул голову и посмотрел на меня.
Клянусь, его взгляд выражал недоумение. Он как бы спрашивал: ты о чем!
-
Даже ты не хочешь меня выслушать, - упрекнула я Османа, -а
я ведь так люблю тебя и продолжаю любить.
Услышав
знакомые слова, Осман снова развернулся боком и приготовился слушать мои
признания.
-
Любовь моя, если бы ты знал, как мне плохо, - продолжила я, - если бы ты мог
понять, что я чувствую. Я даже не могу никому рассказать, как мне плохо. Ни
одна из моих подруг не выслушает меня без осуждения, зачем с женатым
связалась. Катюхе даже заикнуться нельзя. Она у меня
добропорядочная мужняя жена, она ужаснется от
возможности того, что и в ее мужа кто-то влюбится. Хотя такую идиотку, чтобы влюбилась в Борьку, мне трудно представить.
Разве кто-то может сравниться с Маратом. За исключением тебя, любовь моя. Но он
– совсем другое, чем ты. Я очень люблю тебя, но его я
люблю совсем по другому. Зачем, зачем он приехал ко
мне домой. Зачем он так говорил и смотрел, зачем. Зачем он мучает меня. Если бы
он не обращал на меня внимания, то ничего бы и не было. И я жила бы спокойно,
как жила до этого. И любила бы только тебя одного.
Я причитала, бормотала, всхлипывала,
привычно наглаживая Османа по шее и за ушками. Потом я спохватилась, что скоро
начнут раздавать мясо и нас увидят.
-
Пока, любовь, моя, - попрощалась я с Османом.- Видишь, как мне не везет, когда
я пробую любить кого-то, кроме тебя.
Мне вдруг стало немного легче, как будто на
самом деле близкому другу облегчила душу. Осман остался сидеть на барьере,
провожая меня взглядом, пока я не скрылась за поворотом к ветпункту.
Оставшиеся до праздника дни тянулись так же
медленно, как и все дни после того, как перестал приезжать Марат. Я попросила
один дополнительный день отдыха, чтобы нормально съездить в деревню на
праздник. Когда вернусь, следующую неделю буду работать только с одним
выходным.
© Елена Дубровина, 2007