Глава 31

Втроем мы вышли на улицу. Марат попросил дочь подождать его в машине и Варенька послушно села на заднее сиденье.

- Надежда Юрьевна, я знаю, что вы переживаете. Как я могу помочь вам.

От его участливого голоса, от всей фигуры наклонившейся надо мной, веяло такой нежностью и человеческим теплом, что мне оставалось изо всех сил сдерживаться, чтобы не броситься ему на шею.

Вместо ответа я сказала:

- Почему вы зовете меня по имени –отчеству. Я вас Маратом зову. А вы меня Надеждой Юрьевной. Я ведь не старше вас, чтобы меня звать как учительницу.

Марат просиял:

- Так вы разрешаете звать вас Надеждой, без отчества. Я думал, вам приятно, когда к вам по имени –отчеству обращаются.

- Мне не по себе, когда ко мне обращаетесь вы. Как будто я вас старше.

- Мне будет очень приятно звать вас просто Надеждой. Поверьте, – он улыбнулся, - спасибо за доверие. Я его оправдаю. Так чем же я могу помочь вам, - вернулся Марат к началу разговора.

Я раздумывала, чего бы ответить, как увидела направляющегося к нам Шамиля. Рядом с ним был еще один ему подобный субъект, такой же огромный, но с менее тупым выражением лица.

- Слышь, мужик, - начал говорить спутник Шамиля, - вали отсюда. Нам с этой шамотрой поговорить надо.

Я не знаю, что такое шамотра и насколько это обидно. Вдруг я почувствовала, как подобрался и напрягся Марат. Еще не хватало, чтобы он участвовал в наших зоопарковских разборках. Шамиль вот не поскромничал вовлечь в конфликт постороннего человека. Наверное, очень авторитетного, с его точки зрения. Но Марата я впутывать не собираюсь. Надо попрощаться, а потом я поговорю с этими гоблинами. Кафея-апа бдит за окном. Ничего сделать они мне не посмеют. А завтра будем разбираться в милиции.

- Марат, не обращайте внимания, - попросила я его, - это он о своем, о девичьем. Остались не решенными некоторые внутренние проблемы. У нас сейчас переговоры начнутся, а вы езжайте с Варенькой домой.

- Ты, че, бабой мне назвала, - спросил незнакомый гоблин, - я тебе сейчас твой поганый язык оторву.

Он двинулся ко мне, такая здоровая туша, что даже воздух зашевелился вокруг него. Обычно я в таких ситуациях использую подручные предметы, лопаты там, грабли, скалки и прочую утварь. Как –то раз молоток применила. А еще один раз кастрюлю с кипятком. В нашем доме и около него валяется полно пригодных для обороны предметов. Но драться на глазах у Марата совершенно неприемлемо для меня. Пока я раздумывала, что же делать, громила подошел близко ко мне, нас разделял только Марат. Громила резким движением собрался его толкнуть, как вдруг взлетел в воздух, что –то хрустнуло и он с громким воплем приземлился. Я такое видела только в кино и по телевизору. Громила продолжал орать, а Марат задумчиво посмотрел на Шамиля.

- Че буровить-то. Я ни че, - проговорил свою коронную фразу Шамиль и начал пятиться назад. Потом развернулся и резвым шагом направился прочь со двора.

Громила, увидев дезертирство Шамиля, который втянул его в опасное предприятие и смылся с места сражения, начал орать матом на весь двор, адресуя все сказанное своему недавнему соратнику.

- Замолчи, - Марат поморщился, - у меня в машине ребенок. Ты своему приятелю потом все скажешь. Все равно он уже ничего не слышит.

- Потом я ему не только скажу, - простонал громила, - потом он у меня свое получит.

- Ну, вот и хорошо, - подытожил Марат. – Помочь встать, - предложил он громиле.

- Сам обойдусь, - буркнул тот, - наверное, руку сломал.

- Нет, не сломал. Только вывихнул. Если сейчас в больницу обратишься, без последствий обойдется.

- Как же я сейчас обращусь, - вполне резонно заметил громила, - мне еще добраться надо.

- Я тебя подброшу. Но сначала я хотел бы знать, какие у тебя претензии к этой девушке.

- Да, нет у меня никаких претензий. Шамиль сказал, что она его ментам заложила, посадить хочет. Просто так, он ничего не сделал. Чтобы власть показать. Она там начальник какой-то.

- Как ты считаешь, он правду говорил, - поинтересовался Марат.

- А это я уже у него выясню. Девушка ни при чем.

- Ладно. Садись в машину, - потом Марат обратился ко мне, - ты как, нормально.

Вот мы уже и на ты.

- Все в порядке. А откуда ты эти приемы знаешь, - непроизвольно получилось и у меня на ты.

- Служил когда-то, а потом поддерживал форму. Видишь, пригодилось. Который из них убил лисенка. Этот? – Марат показал на раненного.

- Нет. Второй. Который сбежал. Это Шамиль, муж Ольги Сергеевны.

Так в миру звали Лелечку.

- Понятно, - протянул Марат, - ты больше ничего не хочешь мне сказать.

- А чего, - удивилась я.

- Спасибо, например.

- Спасибо.

- Если бы не напомнил – не сказала бы?

И тогда я просто посмотрела на него. Не скрываясь, не сдерживаясь, просто посмотрела, как чувствую и как хочу.

- Как ты думаешь, - спросил Марат, - легко мне будет уехать.

- Я не знаю.

- Думаю, что ты знаешь. Надеюсь, до завтра. Не сбежишь от меня.

- А это возможно?

- У тебя все возможно.

Все, Каманина, ты попала.

На следующий день я больше не поднимала вопрос о погибшем лисенке. Никто в зоопарке о нем не вспоминал. Жизнь продолжалась, несмотря на проблемы, потрясения и угрозы. Перед обедом пришел Игорь и принес перевод письма из Стокгольма. Ничего особенного в нем не было, за исключением подробного состава добавок в корм барсам. Наверное, за границей и звери дисциплинированные. Едят, что им дают. Или они приманки какие в корм добавляют, что животные, что угодно готовы съесть. Наши барсы не каждое мясо едят, а если я еще туда добавки намешаю, то они даже понюхать не подойдут. Хорошо все таки, что мы сами выход из ситуации придумали, а не понадеялись на заморские рецепты.

В обед Рафа принес голубей. Потихоньку снимается запрет на его посещения зоопарка. Но мне уже не нужны голуби каждый день. Я ему объяснила, что теперь можно приносить птиц два раза в неделю, а не каждый день.

- Почему, - насупился дикарь, - что не так. Голуби плохие.

- Да, нет. Голуби хорошие. Просто барсы уже получили достаточно витаминов. Им уже не надо их каждый день давать.

- Я просто так буду носить голубей. Без витаминов, - предложил Рафа.

- Не надо просто так. Барсов хорошо кормят. У них достаточный рацион.

Рафа смотрел на меня исподлобья, надув губы, как маленький ребенок. Обиделся, что отказались от его услуг.

- Рафаэль, ты мне очень помог, - мягко, как маленького ребенка, начала я уговаривать его, - Ты даже не представляешь, как много ты сделал для лечения барсов. Вот видишь, твоя помощь оказалась эффективной. Теперь барсы не нуждаются в ежедневном приеме лекарств. Не надо их приучать каждый день голубями лакомиться. Они ведь могут привыкнуть, начать капризничать и как тогда я буду давать лекарства. Знаешь, как говорят, хорошего понемножку.

Рафа продолжал сидеть, набычившись, и молчал. Потом резко выдохнул:

- Хорошо. Я буду два раза в неделю приносить голубей. Когда надо.

Договорились на вторник и субботу, чтобы не попадали мои выходные. После того, как я зарядила и запустила голубей барсам, Рафаэль ушел. Он старался иметь безразличный вид, но чувствовалась, что обида до конца не прошла. Ладно, вечером помиримся, за ужином. Поговорим душевно. Кафея-апа поможет. Разъяснит внуку, что невозможно чем-то заниматься вечно, кроме как принимать пищу и спать.

День тянулся невозможно долго. Я с нетерпением ждала вечера и приезда Марата. Перебрала документы. Проштудировала папку «Новая информация» и выбросила устаревшие сообщения о новых препаратах и открытиях, которые уже перестали быть таковыми. Прибралась у себя в кабинете. А день тянулся нестерпимо долго и конца рабочего дня не видать. Хотя, рабочий день здесь ни при чем. Даже если я уйду сейчас с работы, раньше вечера Марат не приедет.

Наконец наступило пять часов дня. Я выглянула за угол оранжереи, машины Марата не было у юннатского отдела. Вряд ли после всего происшедшего с лисенком, он будет продолжать возить дочь на занятия юннатского кружка. Значит, он подъедет ко мне домой. Что подумает Кафея-апа, когда увидит его во второй раз и поймет, что это не просто визит вежливости.

Марат не приехал, ни вечером, ни позже, ни на следующий день, ни даже еще через день. Я должна радоваться, что так быстро все завершилось. Не получилось у нас романа. Он, конечно, опомнился. Он старше, умнее, опытнее. Вот и решил, зачем мне лишние проблемы. Не можете же он не понимать, что в него невозможно не влюбиться, если он захочет. Может, пожалел меня. Да, уж. Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. Только от меня ничего не осталось, я вся любовь к нему и тоска без него. Больше во мне нет ничего.

Еще неделю назад меня ничего не волновало, кроме производственных проблем и семейных неурядиц. А сейчас я понимаю, на какую ерунду я тратила силы и нервы. Я могу сражаться с врагами, неприятностями, болезнью, но я не могу биться с самой собой. Внутри меня комок горя и тоски и я ничего не могу с этим поделать. Невидимые слезы рвутся из меня, и плач застыл на губах. Они слегка подрагивают, не выпуская наружу мое горе. Чтобы никто не видел мои дрожавшие от сдержанных рыданий губы, я хожу по зоопарку с идиотской застывшей полу улыбкой. Наши удивляются, чему это я так радуюсь. Если я начну отвечать, то расплачусь.

Когда я пришла в научно –производственный отдел к Фире, Игорь не выдержал:

- Только идиоты могут быть всегда счастливы и всем довольны, - сварливо сказал он, - а нормальный человек не может постоянно радоваться. Смех без причины – признак дурачины, - весомо заключил Игорь.

Я усмехнулась:

- Ты даже не представляешь, насколько ты прав. Я – полная дура.

- Ну, если человек сознает, что он дурак, то он уже не дурак, - менее уверенным тоном произнес Игорь.

Я не согласилась:

- От того, что я знаю, что я дура, я умнее не делаюсь.

- О чем это вы, - вмешалась Фира, - говорите проще. А то я дура, нет, ты не дура. К чему вы разговор-то ведете. Выясняете умственные способности или просто наговориться друг с другом не можете.

Вот только это мне для полного счастья не хватало – ревности моей подруги. Чтобы жизнь вообще медом не казалась.

- Это мы о своем, о девичьем, - быстро завершила я дисскусию.

Я даже Фире не могу ничего рассказать, хотя мы дружим, не раз выручали друг другу и помогали зализывать раны, нанесенные нашими близкими. До чужих людей ни ей, ни мне нет никакого дела, поэтому самые тяжелые оплеухи мы с ней получаем от родных людей. И утешаем друг друга. Но если я расскажу ей о Марате, то не представляю, сколько Фира выдержит хранить эту тайну. И тогда начнется… И потом, я чувствую, что где-то в глубине души, Фира по- бабски позлорадствует, когда я скажу, что Марат больше не приезжает. Она сама себе в этом не признается, но будет удовлетворена, что у меня с Маратом ничего не получилось.

Назад, к себе, я проходила мимо клеток барсов. Осман сидел в глубине клетки. Когда я подошла к самой решетке, он подошел, вспрыгнул на барьер и посмотрел своим призывным взором, как всегда он смотрит, когда видит меня одну. Умница мой давно уже понял, что когда я не одна, я не смогу зайти к нему. Мне так захотелось с ним пообщаться, что, невзирая на риск быть пойманной на «месте преступления» я прошла в клетку.

- Мне так плохо, - пожаловалась я ему.

Начало разговора не напоминало обычное: любовь моя, как ты прекрасен. Осман сидел боком ко мне, услышав незнакомые слова, он повернул голову и посмотрел на меня. Клянусь, его взгляд выражал недоумение. Он как бы спрашивал: ты о чем!

- Даже ты не хочешь меня выслушать, - упрекнула я Османа, -а я ведь так люблю тебя и продолжаю любить.

Услышав знакомые слова, Осман снова развернулся боком и приготовился слушать мои признания.

- Любовь моя, если бы ты знал, как мне плохо, - продолжила я, - если бы ты мог понять, что я чувствую. Я даже не могу никому рассказать, как мне плохо. Ни одна из моих подруг не выслушает меня без осуждения, зачем с женатым связалась. Катюхе даже заикнуться нельзя. Она у меня добропорядочная мужняя жена, она ужаснется от возможности того, что и в ее мужа кто-то влюбится. Хотя такую идиотку, чтобы влюбилась в Борьку, мне трудно представить. Разве кто-то может сравниться с Маратом. За исключением тебя, любовь моя. Но он – совсем другое, чем ты. Я очень люблю тебя, но его я люблю совсем по другому. Зачем, зачем он приехал ко мне домой. Зачем он так говорил и смотрел, зачем. Зачем он мучает меня. Если бы он не обращал на меня внимания, то ничего бы и не было. И я жила бы спокойно, как жила до этого. И любила бы только тебя одного.

Я причитала, бормотала, всхлипывала, привычно наглаживая Османа по шее и за ушками. Потом я спохватилась, что скоро начнут раздавать мясо и нас увидят.

- Пока, любовь, моя, - попрощалась я с Османом.- Видишь, как мне не везет, когда я пробую любить кого-то, кроме тебя.

Мне вдруг стало немного легче, как будто на самом деле близкому другу облегчила душу. Осман остался сидеть на барьере, провожая меня взглядом, пока я не скрылась за поворотом к ветпункту.

Оставшиеся до праздника дни тянулись так же медленно, как и все дни после того, как перестал приезжать Марат. Я попросила один дополнительный день отдыха, чтобы нормально съездить в деревню на праздник. Когда вернусь, следующую неделю буду работать только с одним выходным.

© Елена Дубровина, 2007