Глава 13

Я проспала, наверное, несколько минут, как почувствовала, что меня гладят по плечу и что-то говорят. Пытаюсь разлепить глаза, но не могу. Что-то мычу и опять проваливаюсь в сон.

- Надя, Надюша, - слышу мамин голос, - там приехали, тебя спрашивают. Тетя Феня с ними уже полчаса воюет, но им все нипочем. Плачут, умоляют, златые горы сулят. У них собака рожает, разродиться не может. Мучается очень, вот они и не уходят.

- Кто это?

- Что, что? – не расслышала мама.

Это мне кажется, что я говорю. На самом деле, я мычу. Делаю усилие над собой и выговариваю: кто это?

- Не знаю. Они не представились. Сказали, твой адрес в зоопарке узнали, где-то рядом живут.

Убью. Николая Ивановича убью. Или кого другого убью, кто им адрес сказал.

- Я никуда не поеду. Скажи им.

- Я им говорила, но они не уходят. Стоят в прихожей, слезами заливаются.

- Нет, - говорю я, поворачиваюсь и проваливаюсь в сон.

В своем сне я слышу какие-то всхлипы, бормотанье, плач. С трудом открываю один глаз, второй закрыт подушкой и вижу перед собой женщину, молодую и беременную. А говорили, что собака рожает, вспоминаю я, а тут передо мной женщина. Совсем с ума посходили люди. Чего им от ветеринара надо. Почти как пьяный Женя Лукашин я мотаю головой, пытаясь отогнать видение беременной женщины, и хочу повернуться к ней спиной. В этот момент дама на сносях хватает меня за плечо, наклоняется ко мне, касаясь мокрой щекой моей щеки и выдыхает: Помогите!

- Помогите! У меня собака умирает. Разродиться не может.

Это конец. Конец моему сну и отдыху. Поспать даже те жалкие часы до утра мне не дадут. Эта беременная дама горы свернет, тайфун остановит, только бы ее собака разродилась. Понимаю это окончательно и бесповоротно.

- Может, вы выйдете, а я пока встану и оденусь. Подождите меня, пожалуйста, в машине.

Простой советский народ, в логике им не откажешь. В городе нет дежурной ветеринарной службы, которая работала бы по праздникам, выходным и ночами. Люди живут рядом с зоопарком и догадываются, что там должен быть ветеринарный врач. Значит, надо выяснить его координаты и вломиться новогодней ночью к нему домой, умоляя помочь.

Никто не хочет оплачивать работу ветврачей в нерабочие дни. Ни государство, ни люди. Государство считает, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. А утопающие надеются на то, что авось пронесет, и они вообще не будут тонуть или как-то выплывут. В результате, расплачивается за все ближе живущий доктор или тот, кого все знают. В данном случае, я. Занудство, конечно, но спать очень хочется, и вообще я устала.

Выхожу в зал, наши сидят за столом, беседуют, иногда посматривают в телевизор, хотя там идет такая мура, что лучше его выключить, а не тратить зря энергию. Баба Феня смотрит сочувствующим взглядом, а потом неожиданно говорит:

- Раз уж все равно не дали поспать, с Новым годом тебя, Надежда. Для тебя наступил Новый год и первый рабочий день в новом году. С Новым годом!

- С Новым годом! – радостно подхватывают домочадцы и лезут ко мне чокаться.

Не понимают, что мне на работу и к роженице. Но обижать родных нельзя. Я наливаю в фужер компот из кувшина и чокаюсь со всеми. С удовольствием пью вкуснейший вишневый компот и прохожу в ванную. Через несколько минут я готова, выхожу из дома, сажусь в машину и еду к роженице.

По пути узнаю подробности. Оказывается, схватки начались еще утром 31-го декабря. К обеду отошли воды, собака продолжала тужиться, но так и не родила за весь день.

- А чего же вы раньше за помощью не обратились, - интересуюсь, - ведь уже к вечеру стало понятно, что что-то не так с родовой деятельностью. Я вечером еще на работе была, ушла поздно. Могла бы посмотреть вашу собаку. Чего вы ждали?

- Ну, мы думали, может, обойдется и собака сама разродится.

Сколько раз я слышала это: мы надеялись, мы думали и т. д. и т. п. Бесчисленное множество раз. И на что надеялись, на чудо? Чудеса бывают только в сказках или в кино, а в жизни надо работать и работать и еще раз работать. Как «завещал нам великий Ленин и учит коммунистическая партия». Встречаются иногда такие безнадежные ситуации, такие беспредельные муки и страдания животных, что задаешься вопросом: насколько адекватны владельцы измученного животного. Почему раньше не обратились за помощью, чего ждали - комы? И в ответ слышу блеянье – бе-а-а, мы надеялись, мы думали… Есть там чем думать-то?

Мои размышления о тяжелой судьбе коновалов, и трагической кончине животных прерывает известие, что мы приехали. Я уже практически проснулась и бодрячком поднимаюсь на 5-й этаж сталинского дома. Мои революционные предки полагали, что лифт – это буржуйский предрассудок, а нормальный пролетарий должен резво скакать по ступенькам до самой глубокой старости. Все для максимального неудобства людей, создания проблем, лишений, чтобы жизнь медом не казалась, и умели радоваться малому. Что-то я брюзжу с утра, но у меня есть оправдание, недосып и усталость.

Входим в квартиру и обрадованная хозяйка, свекровь беременной плакальщицы, сообщает, что пока мы разъезжали, собака благополучно родила троих щенков, двух кобелей и суку. Это первое радостное событие в Новом году. Время 5 часов утра, скоро на работу. И выходит, что я совершенно зря приехала, а самое главное, практически не спала этой ночью, а впереди рабочий день.

- Вы не посмотрите, остались там еще щенки или нет, - просит владелец собаки.

Это как бы моя обязанность, раз уж я прикатила сюда. Я киваю, соглашаясь, и прохожу в комнату к собаке. Умиротворенная сука ротвейлера лежит на матраце. К соскам присосались трое крупных щенков, больше похожих на недельных, чем на новорожденных. Потому –то и была задержка родовой деятельности. Процедура осмотра – дополнительный стресс для измученной родами собаки. Ей надевают намордник, ошейник, владелец дополнительно фиксирует голову руками. Я пальпирую живот, он мягкий, плоды не прощупываются. Матка уже начала сокращаться, когда я надавливаю на живот, выделения из петли становятся обильнее.

- Ничего нет, - объявляю результаты осмотра, - можно ехать домой.

Хозяин собаки заискивающе улыбается и выдает:

- Так вам же скоро на работу. Чего туда-сюда кататься, только устанете.

Какой, однако, заботливый. На работу мне к 8- ми, а сейчас только 5 часов утра. Ехать домой по пустому городу не больше 20 минут. Как человека поднять в новогоднюю ночь – это без проблем. А 20 минут потратить его домой отвезти, так сразу возражения появляются. И что прикажете 3 часа делать. Хозяин предлагает посидеть с ними, чайку попить или что покрепче. Мне на работу утром, отрезаю я, пить ничего не буду, мне нужно домой. Да-да, кивает владелец, можно я собаку сначала выведу. Вот молодец, время собирается тянуть. Нет, не можно, отвечаю, у вас достаточно людей в доме, чтобы выгулять собаку. Если не хотите ехать, идите, ловите и оплачивайте мне такси. Хорошо, хорошо, кивает владелец, быстро собирается, и мы выходим на улицу. На обратном пути я не проронила ни слова, размышляя о неблагодарности людской.

Когда подъехали к дому, меня осенило, что через час мне выходить на работу и мерзнуть, ожидая городской транспорт, а потом толкаться среди таких же горемык, вынужденных работать 1-го января. А можно вернуться на этой же машине назад, ведь поедет же владелец собаки домой. Единственное, что я сейчас должна сделать – это выгулять Чару. Ничего, подождет, пока я погуляю с собакой. Ведь имел же он наглость разбудить меня в новогоднюю ночь. Причем, чтобы наверняка действовать, прихватил с собой беременную невестку. Только я собралась высказать товарищу свои соображения, как мужчина зачем-то оглянувшись, быстрым движением сунул мне в руки бутылку водки. Уточняю, московской водки, самой дешевой, какую потребляют в основном деклассированные элементы и скупердяи, жалеющие деньги, а не свое здоровье. Мне даже компресс делали со столичной водкой, когда пневмонией болела. И вообще, я не представляю, как объяснить появление этой бутылки у нас в квартире. Почему-то было стыдно признаться родным, что эта дешевая водка и есть мой новогодний гонорар. Неужели владельцу рожавшей собаки самому неловко за свою скупость. Наверное, он все-таки чувствует какое-то неудобство, если преподнес бутылку не открыто, а таким жестом, каким взятку в ЖЭКе дают. Я решительно, но вежливо отказалась от презента:

- Ну, что вы, не надо. Я такое не пью.

- Да берите, берите, - упирался дядька, проигнорировав мое сообщение, что я это не пью.

- Да не пью я такую водку.

- Ну, отдадите кому-нибудь.

- Кому?- поразилась я. - Кому ее можно отдать?

- Слесарю, например.

- Слесарь – наш хороший знакомый. Он не пьет, и мы его услуги оплачиваем в денежном эквиваленте. Пожалуйста, ничего не надо. Я даже занести в дом не смогу эту вашу бутылку. Давайте лучше так. Вы подождите меня, я сейчас быстро собаку выведу и с вами назад вернусь.

Мужчина, конечно, оскорбился. Я поняла это по тому, как он отвел от меня взгляд и плотно сжал губы. Конечно, он с удовольствием уехал бы, но как бы догадался, что лучше сейчас не уступать своим желаниям.

На улице мы с Чарой гуляли в полном одиночестве, что очень порадовало меня в наступившем году. Сколько ни крутила головой моя течная собака, так и не удалось ей углядеть какого-нибудь кобеля. И потому пришлось ей приступить к своим прямым обязанностям – оправлению естественных потребностей. Я не торопила собаку, время было, даже если дядя решит уехать. Но нет, его машина терпеливо стояла перед нашим подъездом.

Заведя Чару домой, я пообещала ей сегодня прийти пораньше и подольше погулять вечером. Нельзя давать опрометчивые обещания, но тогда я еще не знала, что мои планы на вечер окажутся невыполнимыми.

Дядя подвез меня на работу к самым воротам зоопарка. Я прошла через пост охранников, направляясь к ветпункту, и только тут почувствовала, как потяжелела моя сумка. Открыв ее, я обнаружила злополучную бутылку водки. Поскольку ее даритель уже отъехал, то вернуть бутылку не представлялось возможным.

© Елена Дубровина, 2007